Иллюстрированная история суеверий и волшебства - Альфред Леман

В 1675 г. в Австрии были отчеканены червонцы из алхимического золота; они имели надпись; «Силою порошка Венделя Сейлера я из олова стал золотом». Монеты эти были больше обыкновенных дукатов, но меньшего веса, следовательно, тоже не были из чистого золота.

Богатая алхимическая литература содержит в себе достаточно доказательств, что методы, при помощи которых хотели добиться превращения металлов, давали в результате только подражание и фальсификацию, так что могли ввести в заблуждение только людей несведущих в химии; впрочем, сами алхимики были часто невеждами и, вероятно, не раз бывали искреннейшим образом убеждены, что добились именно того, к чему стремились.

Методы алхимии, вообще, распадаются на две группы: общие и частичные. При первых, применявшихся, правда, редко, стремились достигнуть полного превращения металла неблагородного в благородный. Все дошедшие до нас рецепты сводятся к тому, чтобы добиться весьма искусственным и сложным путем сплава одних неблагородных металлов с другими и сообщить им окраску и внешний вид золота или серебра; но так как и в XVI столетии были известны многие способы отличить такие смеси, то такой вид превращения мог практиковаться только перед несведущими людьми. Поэтому так называемые частичные процессы были более обычны; при помощи их удавалось или увеличить вес известного количества благородного металла, или превратить некоторую часть металла неблагородного в золото или серебро. И эти методы по нашим химическим воззрениям были совершенно напрасно усложнены, может быть, для того, чтобы результаты их труднее было контролировать. Несколько примеров таких частичных способов дадут о них достаточное понятие.

Общераспространенный метод увеличения веса золота назывался цементированием. Золото смешивалось с серебром и медью и затем ударами молота превращалось в тончайшие листки, которые складывались в тигель слоями и пересыпались цементным порошком. Тигель в течение многих дней держался в постоянно возраставшем жару. После такой операции пластинки, по-видимому, состояли из чистого золота и были несколько тяжелее первоначального веса его. Разгадка очень проста: цементные порошки составлялись так, что при высокой температуре растворяли серебро и медь, но не золото. Таким образом, в пластинках оставалось одно золото, однако с небольшою примесью обоих других металлов, если приняты были предосторожности не брать слишком много порошка. Общий вес золота мог оказаться больше первоначального, но это уже не было чистое золото.

Для частичного превращения металлов неблагородных в благородные было выработано множество методов. Водяные растворы солей серебра, напр., азотнокислого, совершенно бесцветны и по виду невозможно угадать, что они содержат некоторое количество благородного металла. Если к этой жидкости прибавить ртуть, то часть серебра, заместившись ртутью, осаждается и соединяется с остальной ртутью, образуя твердое тело. Если такую «фиксированную» ртуть нагреть, то она испаряется и остается только чистое серебро. На первый взгляд кажется, что прибавленная жидкость превратила часть ртути в серебро, хотя, конечно, в конце концов нельзя серебра получить больше, чем его содержалось в растворе. Подобные фокусы можно сделать и с золотом: если его ввести в расплавленный сернистый натр, то получится вещество, по-видимому, не содержащее золота. Если в этот раствор опустить кусок серебра, то оно исчезает, а золото выделяется, и весь процесс кажется весьма удивительным тому, кто не знал, что золото было там с самого начала. Впрочем, алхимики не ограничивались такими тонкими фокусами, когда хотели обмануть князей или каких-нибудь других богатых людей. Было неоднократно доказано, что они вводили золото в плавильные тигли, искусно заполнив им предварительно трещины в кусках угля или в снарядах, которыми перемешивалась расплавленная масса; отверстия маскировались закрашенным воском.

Если таким куском угля покрывался тигель, то золото вводилось в смесь, и тогда уже доказать его присутствие было нетрудно. Превращали также железо в золото, опуская гвоздь в заранее приготовленную жидкость. Через несколько минут гвоздь вынимался, ополаскивался водой, и оказывалось, что он сделался золотым до черты погружения в жидкость. Объяснение также просто: гвоздь заранее снабжался золотым наконечником, который был покрыт подходящей к железу краскою; при погружении или обмывании она сходила, и золото появлялось на свет. Таких гвоздей в княжеских коллекциях было немало.

Совершенно понятно, что разоблачения таких обманов вместе с бесплодными стараниями большого числа честных алхимиков похоронили окончательно веру в возможность делать золото.

Великая реформа, произведенная в магии Агриппой, имела задачей обратить ее в нечто вроде науки. Все магические действия основаны, по его воззрениям, на скрытых свойствах и силах предметов, проявляющихся в том, что каждый из них притягивает однородное и отталкивает разнородное, причем этот закон относится не только к миру элементарному, но распространяется и на высшие миры. Учение о взаимной симпатии и антипатии вещей, игравшее уже немалую роль в философии неоплатоников, возведено было Агриппой в степень общего закона природы и более двух столетий служило ключом для объяснения всех явлений, о которых не могли себе составить точного понятия иным путем. Конечно, Агриппе не удалось убедить все партии, особенно духовенство, в том, что сущность магии состоит в пользовании силами природы; однако, может быть, и помимо своего желания он сделался родоначальником новой науки, нашедшей после него повсеместно множество последователей и получившей название натуральной магии. Он не отличался чрезмерной разборчивостью по отношению к фактам, которыми пользовался для доказательства своего всеобщего закона симпатий и антипатий. Все, что можно было найти у древних, напр., в «Естественной истории» Плиния, о чудесных свойствах камней, растений и животных, он принимал беспрекословно, добавляя еще много своего, заимствованного из предрассудков того времени. Из материала, послужившего ему для обоснования упомянутого закона, очень многое, конечно, должно быть отнесено к области басен, но многое было выводом верных, только неправильно истолкованных наблюдений. Однако ни Агриппа, ни его ближайшие последователи не были в состоянии произвести научную сортировку материала, так что все это, взятое вместе, составило фундамент новой науки — magia naturalis, т. е. учение о магических силах вещей в природе.

Эта наука получила особое значение, когда основные положения ее, — правда, с некоторыми изменениями, — были введены в сферу врачебного искусства Парацельсом. Несколько позже Джамбаттиста делла Порта дал ей окончательную обработку и образовал из нее самостоятельную науку. Порта очень тщательно придерживается теорий Агриппы и цитирует те же басни, но прибавляет к ним множество физических опытов, истолковывая их совершенно правильно, так что область симпатий и антипатий у него является значительно урезанной. Но все же еще через столетие даже такой человек, как Галилей, не был окончательно свободен от влияния этих воззрений. На основании некоторых опытов он начал сомневаться в правильности одной из многочисленных «антипатий природы» — horror vacui — боязни пустоты, — но не дожил до того времени, когда это фантастическое объяснение было заменено исследованием истинных причин явления. В его эпоху симпатические средства занимали выдающееся место в медицине. Впоследствии, по мере роста научных сведений, исследователи природы начали мало-помалу выделять басни и заменять их фактами, открытыми при помощи точных опытов. Таким образом, натуральная магия постепенно в XVII и XVIII столетиях превращается в прикладную физику и химию и составляет переходную ступень от старых магических наук к современным естественным. Следуя за ее развитием, мы имеем весьма точную картину того, как вера в магические силы исчезает перед растущим знанием законов природы. Поэтому нам следует присмотреться к этой науке поближе и выяснить себе на нескольких примерах, каким образом Агриппа доказывает свой закон о симпатиях и антипатиях.