Зачем нужна эта кнопка? Автобиография пилота и вокалиста Iron Maiden - Брюс Дикинсон

Я проверил манометры, расход топлива и температуру выхлопных газов – все в норме.

– Джим, сходи-ка в хвост и посмотри, что происходит с задней частью двигателя.

Джим выглянул из пассажирского окна.

– Из него вовсю валит какое-то черное дерьмо.

Я заглушил двигатель.

Пропеллер перестал вращаться, но лампочка датчика пожарной тревоги оставалась вишнево-красной. Была надежда на воздушный поток, уменьшающий сопротивление. Я всеми фибрами души надеялся, что тревога ложная – ведь самолет только что вышел из рук механиков после проверки и отладки.

Но датчик продолжал гореть, а у меня был всего один огнетушитель.

– Настало время вскрыть эту волшебную бутылочку, Джим.

Я замедлил самолет, чтобы повысить эффективность огнетушителя, и нажал на кнопку его активации. Огонек погас.

Я был в недоумении. Выходит, самолет и правда горел? Я ждал, что крыло вот-вот отвалится, но ничего не происходило.

В течение следующих нескольких часов мы, оставшись с одним двигателем, медленно теряли высоту, наконец стабилизировавшись на 7000 футов над землей. Я отправил сигнал бедствия «Mayday», который принял добрый пилот летевшего высоко над нами самолета авиакомпании Аег Lingus и передал властям. У меня не было возможности поблагодарить его лично, так что, пользуясь случаем, хочу сделать это сейчас.

Океан под нами внезапно показался по-настоящему огромным. Джим заметил вдали флотилию морских судов.

– Взгляни на эти корабли, – заметил он. – Мы можем врезаться прямо в них.

Через полчаса мы поняли, что «корабли» на самом деле были айсбергами.

Система GPS привела нас к взлетно-посадочной полосе, и на последних литрах топлива мы сели на гренландскую землю. Когда шасси почти коснулись земли, я заметил, что датчик пожарной тревоги снова начал мигать. Как я и подозревал, это, скорее всего, было ложное срабатывание. Очевидно, никакого пожара на борту не было.

На утренней прогулке я любовался сверкающими на солнце ледяными горными вершинами, тронутыми синевой. Красота этого места омрачалась грустными событиями. В предгорьях находились руины военного психиатрического госпиталя США – сохранились только фундаменты больничных домов. Во времена холодной войны этот госпиталь использовался как место содержания солдат, повредившихся рассудком в боях. Их скрывали от широкой общественности, и сегодня такую практику посчитали бы позорной. Этих ребят прятали в Гренландии, потому что их проблемы были «угрозой для духа нации». Также в здешних местах находилось огромное хранилище боеприпасов, зарытых под горой, что протянулась параллельно взлетной полосе. К сожалению, небольшой частный военный музей в день нашего прибытия был закрыт.

Мои же сомнения по поводу самолета частично развеял ухмылявшийся инженер из Greenland Air.

– Хо-хо-хо! ПОЖАР! Хо-хо-хо! ПОЖАР!

Он возился под капотом двигателя, и огонек пожарной сигнализации загорался по его команде.

– Очень смешно, – проворчал я. – Что это было?

Он улыбнулся.

– Да просто провод отошел. Я починил, он больше не болтается.

«Эту историю я запомню надолго», – подумал я, взлетая в направлении Парижа.

Все эти полеты были частью акции в поддержку тура «Брюс Дикинсон вернулся», повторного представления вашего покорного слуги восторженной публике. Главным событием, конечно, должен был стать новый альбом, который мы собирались назвать «Brave New World» – как отсылка к знаменитому роману Олдоса Хаксли «О, дивный новый мир!».

У Стива был дом в португальском Фару, и все мы перебрались на виллы и в апартаменты в этом туристическом раю, чтобы жить и сочинять вместе. Летом Фару прекрасен, но зимой там бывает сыро и неприятно. По ночам мне и Янику приходилось укутываться в несколько одеял, но и это не спасало от озноба.

Скоротать время нам помогал главным образом гольф – потому что в него можно было играть бесплатно и потому что там в принципе нечем было заняться, если не сочинять песни или выпивать в местном безлюдном пабе.

Нико играет в гольф очень хорошо. Ник Фалдо специально брал у него уроки игры на барабанах, надеясь получить кубок «Райдере» (забегая вперед, он не получил). Я тоже решил попробовать свои силы на ближайшей лужайке. Но гольф не заставил мое сердце биться чаще. Левой рукой, правой рукой, одна клюшка, другая – маловато адреналина. Тут я солидарен с Марком Твеном: партия в гольф – это испорченная хорошая прогулка. Тем не менее, хоть я и решился на это всего раз в жизни, должен признать: гольф – один из тех видов спорта, где нужно выкладываться по полной программе.

Я был кэдди у моего отца, когда тот играл в Шеффилде. В ту пору быть кэдди означало испытывать боль и страдания: почти вертикальные склоны, пронизывающий ветер, плюс не было всех этих электрических тележек, предназначенных в помощь хлюпикам и размазням. Я занимался этим только потому, что запал на зубастую барменшу из гольф-клуба, однако когда я подошел к ней поближе, то увидел, что по ее предплечьям не помешало бы пройтись газонокосилкой.

Нико был достаточно хорош, чтобы играть на шикарных площадках с достойными соперниками. Одним из таких людей был, по моему мнению, Мартин Берч. У этой парочки был маленький грязный секрет, связанный с полем гольф-клуба в Уэнтворте. Дело в том, что на некоторых полях у Нико возникали проблемы с брюками, поскольку металлические украшения на его штанинах не нравились членам отборочных комиссий. В таких случаях он одалживал штаны у знакомых. Не помню, был ли Нико в тот день в чужих брюках, но трусы под ними уж точно принадлежали ему.

Внимание Мартина было сфокусировано на мяче, но это не значило, что он намерен вести с белым шариком светскую беседу. Фокусировка на мяче означает, что ты думаешь: «Вот мяч, по которому я собираюсь ударить. Я прикидываю, как обработать его таким образом, чтобы не облажаться». Клюшка Мартина устремилась к цели, и вдруг Нико так громко испортил воздух, что его брюки всколыхнулись. Рука мистера Берча дрогнула, и он послал мяч не в том направлении. Как оказалось, Нико наложил в штаны прямо посреди священной зелени Уэнтворта. Наверное, в тот день он съел что-то не то.

– Твою мать, Марти! Похоже, моя игра окончена.

– Сожги их на фиг, – предложил Мартин.

«Пусть это будет тебе уроком, Голдфингер», – сказал бы, возможно, Шон Коннери. – «Теперь я понимаю, почему твоего слугу зовут Одджоб».

Как группа мы были полны энергии. Я сунулся в прессу со своими комментариями о творчестве Metallica, и результатом стало множество кривотолков. Говоря откровенно, нам снова нужно было начать держаться особняком от остальной сцены. Новые Maiden должны были не просто вернуться, но и стать более высокомерной версией себя. Налет гордыни? Что ж, не буду отрицать, в какой-то степени он присутствовал. Я многое позаимствовал у Мохаммеда Али, который в любой день недели сиял как отполированный серебряный доллар. Однако это также значит, что если ты встаешь, расправив плечи, и заявляешь: «Я великий», – то должен это доказать.