Несекретные материалы - Дарья Донцова

– Такой любой упомнит, еще подумал: куплюмашину, ни за что на подобный не соглашусь. Мент, как увидит, никогда незабудет – 666 – число дьявола. Вот ведь девки какие пошли, ничего не боятся. Ябы ни за что, никогда, примета плохая.

– Почему девки? – спросила я.

– Так за рулем баба сидела, –пояснил продавец. – Волосы длинные, на лицо свесились, очки громадные.

– Как ты только заметил в темноте.

– Она дверь открыла, в машине светзажегся.

– Куда поехали?

Мальчишка махнул в сторону Ленинградскогопроспекта.

Мы с Ксюшей побрели домой, Рейчел мирноплелась рядом.

– Что за машина? – удивиласьОксанка, услыхав мой рассказ. – Эля говорила, что никого в Москве незнает, кроме бывших клиентов!

– Значит, врала, – задумчивопробормотала я, – только зачем? – Ушибленная бровь задергалась,Оксанка взглянула на мое лицо и ахнула:

– Надо положить свинцовую примочку, иначераздует!

Но спешно принятые меры не помогли, и кзавтраку пришлось спуститься в темных очках. Ефим глянул на меня и спросил:

– Чего занавесилась?

– Да так, – ответила я, не вдаваясьв подробности.

Но тут влетела Маруся и со всего размахутолкнула мой стул. Очки свалились прямо в омлет. Старик глянул и расхохотался.

– Ручная работа. Мужик жизни учил? Небосьне дала, кочевряжилась.

Я обозлилась.

– Просто ударилась.

– Скажи кому другому, – заржалдедушка, радостно пожирая горячий омлет.

– А кому и что ты должна была дать,мамуля? – поинтересовалась Манюня.

Стараясь не сорваться и не заорать на наглогогостя, я с невинным видом пояснила:

– Ефиму Ивановичу кажется, что мнеследовало заплатить кому-то деньги, а я этого не сделала и получила в глаз. Ноон ошибается, просто вчера в темноте налетела на угол ларька.

– Ну, если ты еще мужикам иплатишь, – продолжал измываться Ефим, но тут вошел Аркашка, и противныйстарикан примолк. Кешку он слегка побаивается. Сын посмотрел на заплывший глази буркнул:

– Опять помойное ведро?

Ну и память! Почему ближние ориентированытолько на дурацкие события, происходившие со мной. Ну спросите, как матьучилась в институте? Никто и не обмолвится, что получила красный диплом, а пропомойное ведро каждый рад напомнить.

Дело было страшно давно, лет пятнадцать томуназад. Меня как раз только-только взяли на полную ставку ассистента. Временабыли «далекие, теперь почти былинные». Устроиться молодой женщине, да ещеразведенке с ребенком, на приличную работу было практически невозможно. Ни однаорганизация не хотела лишних проблем, кадровики морщились. Ребенок без отца, ибабушек нет! Значит, мать начнет бюллетенить и качать права. По советскимзаконам, женщина, в одиночку воспитывавшая детей, имела значительные льготы –отпуск на пять дней больше обычного, стопроцентно оплаченную путевку всанаторий… Ее нельзя было послать в командировку и заставить работатьсверхурочно… Поэтому я и сидела преподавателем-почасовиком, а тут вдругневероятно, просто сказочно повезло, и декан подписал приказ.

Во вторник заведующая кафедрой собраласьпредставить новую преподавательницу коллективу сотрудников. Накануне вечером ярешила помыть пол на кухне. Развела в ведре стиральный порошок «Лотос».Никакого геля «Комет» мы тогда и в глаза не видели. Швабра мерно скользила полинолеуму, но тут раздался звонок в дверь, я неловко повернулась, босые ногиразъехались в мыльной луже, и тело начало стремительно падать. Стараясьудержаться, замахала руками и ударилась, так сказать, мордой лица об открытуюдверцу мойки, как раз на то место, где помещалось помойное ведро. Железнаяручка пришлась мне чуть пониже правой брови.

Остаток ночи пыталась бороться споследствиями. В ход пошли все известные подручные средства – соскобленный изморозильника лед, бабушкин серебряный половник, разрезанная картофелина и дажекусок сырой говядины. Однако утром бесстрастное зеркало отразило довольносильно опухшую физиономию, заплывший правый глаз и удивительной красоты синякпавлиньей раскраски – сине-желто-зеленый.

Пришлось отправиться на заседание кафедры втемных очках.

Дело происходило в августе, педагоги тольковернулись из отпуска, и мои очки никого особенно не удивили. Заведующаяпринялась читать характеристику – «морально устойчива, политически грамотна…».И тут раздался голос Семена Давыдовича, старейшего сотрудника, всегда мирнодремавшего в дальнем углу. Я ни разу не слышала после, чтобы он открывал рот насобраниях. Но здесь вдруг проснулся и заявил:

– Анна Петровна, какая странная нынчепошла молодежь! Деточка, приподнимите очки, чтобы мы могли разглядеть вашепрелестное личико!

– Глаза болят от солнечного света, –принялась я отбиваться.

– Ну на две-то минутки можно, –поддержала старика заведующая.

– Да уж, пожалуйста, – настаивалСемен Давыдович.

Пришлось подчиниться и снять маскировку.Воцарилась плотная тишина. Потом Анна Петровна, деланно улыбаясь, быстрозатараторила:

– Теперь следует решить вопрос об учебнойнагрузке…

После собрания побежала в туалет, но не успелазапереться в кабинке, как в комнатушку вошли другие женщины.

Послышался плеск воды.

– Слышала, – спросила одна, неподозревая, что я сижу за закрытой дверцей, – на кафедру иностранныхязыков взяли новенькую, говорят, алкоголичка.

– В наш институт бог знает когоберут, – вздохнула вторая, – у нее вся морда разбита. Светкарассказывала: глаза, лоб – сплошной синяк. Пьет горькую и дерется с мужем.

Журчание стихло, дамы удалились.

Отогнав неприятные воспоминания, я сердитоответила сыну:

– Ударилась лицом о ларек!

Кешка замер с чашкой в руке.

– Обо что?

– О ларек, ну такая лавка, где всякойерундой торгуют.

Сын расхохотался, но комментировать ситуациюне стал. Мне же пришла в голову замечательная мысль, как можно использоватьситуацию с больным глазом, только бы Александр Михайлович оказался на месте.

Полковник сидел у телефона.

– Ты внизу? – недовольно спросилон. – Чего надо?

– Поднимусь, расскажу, выпиши пропуск.