Глоток огня - Дмитрий Емец

– Даже не шныром? Даже никем?

– Это разные понятия. Можно быть и шныром, и никем в одно и то же время. Быть шныром – это ни от чего не страхует.

– Я хочу, чтобы он был шныром!

– Это гордыня. А если он не сможет? Если не потянет?

– Он сможет. И потянет. И потом, разве быть шныром – не счастье?

– Быть шныром тяжело. Позволь ему остаться самим собой.

– Но тогда я и сама должна буду уйти из ШНыра!

– Ты все равно должна будешь уйти на какое-то время. Ребенок, даже если родится с даром, не сможет находиться в ШНыре, пока за ним не прилетит его пчела. Так было и с сыном Кавалерии.

– И Ул должен будет уйти?

– И Ул, если ты не отпустишь его.

Яра вздрогнула. Либо эта очевидная мысль приходила ей редко, либо она настолько удачно отгоняла ее, что теперь та окатила ее точно ведром ледяной воды.

– Я хочу, чтобы наш сын был шныром!

– А если он не захочет? Позволь ему просто быть счастливым.

– Разве все не-шныры обязательно счастливы?

– Нет, но у них больше времени на жизнь!

– И как они используют это свое время? Чем бездельнее человек, тем больше он занят, потому что даже поковыряться у себя в ухе для него проблема на полдня.

Молчание. Яра, наклонившись, ударяет по лужице. Идут круги. Отражение рябит.

– Почему ты не отвечаешь? – кричит Яра.

– Никогда не объясняй вещи, которые тебе действительно дороги. Если кому-то суждено понять – он поймет и сам. Ты же, объясняя, можешь охладеть, – отвечает отражение.

– Но он будет шныром? Я его подготовлю! Я… я…

– Ты не первая просишь об этом. И не первая жалеешь.

– Матрена? – быстро спросила Яра.

Отражение промолчало, а потом ответило:

– Так ты хочешь, чтобы он был шныром?

– ДА! – выпалила Яра, не задумываясь.

– Хорошо! Но запомни, ты сама вымолила его. И не жалей ни о чем. Все, даже боль, окажется к лучшему, – властно прерывает ее отражение, и вот его нет больше.

Теперь в лужице отражаются только небо и ветки сосен.

Яра проснулась. Она сидела, покачиваясь, и не знала, говорила ли с ней двушка или это был только сон.

«Надеюсь, меня ищут! И хорошо бы, чтобы меня нашли! Потому что становится жарко!» – подумала Яра.

Она тщательно обшарила карманы, и в одном из них обнаружила четыре спички, покрытые тонким слоем воска и обкрученные ниткой. Меркурий часто повторял, что каждый шныр должен уметь развести костер с одной спички. Но это теория. На практике же, как передразнивал Ул, половина шныров. Может развести. Костер. Только с одной канистры. Бензина. И огнемета.

Яра держала на ладони четыре спички и думала, обо что ей их чиркнуть. Ул делал это о любую стену, пол или сухой камень. Но это Ул. Сама же Яра никогда не могла это за ним повторить, да и не требовалось, потому что всегда рядом с ней находился Ул. Как найти того, кто не сумеет поджарить в духовке даже курицу? Да очень просто! Бери любого родственника человека, который хорошо готовит и никого не подпускает к плите!

Откладывая миг, когда ей все же придется чиркать, Яра ползала на четвереньках, выискивая сухой мох и тонкие окончания сосновых веток. Наконец все для костра было готово. Не хватало только самой сути костра – огня.

Яра начала разглядывать спички. Одна спичка была толстая, натуральное бревно в регламентированном спичечном мире. И серы на ней было тоже много. Она топорщилась, как шляпка диковинного гриба. «Спичечный генерал!» – определила Яра. Две спички – обычные, так сказать рядовые солдаты, и одна спичка – тощенькая, жалкая, но головастенькая, с довольно бодрой серной кепочкой. Спичечный дистрофик, скорее всего поэт.

Яра отыскала сухой длинный камень и, выбрав одного из спичечных рядовых, осторожно чиркнула. Наверное, слишком осторожно, потому что ничего не произошло. Она чиркнула сильнее. И опять ничего. После третьего чирка на сере появился длинный счес, обнаживший дерево, и Яра поняла, что этот солдат уже свое отвоевал. Вторым рядовым она чиркнула уже чуть смелее. Сера вспыхнула, но, так и не зажегшись до конца, погасла.

Руки у Яры задрожали. Итак, у нее остались только две спички. Генерал и дистрофик. Поначалу она взялась было за дистрофика, но потом передумала и решительно перехватила пальцами генерала.

– Ну давай! – сказала она ему и решительно чиркнула.

Генерал вспыхнул сразу. Обрадованная, что у нее все вышло, Яра слишком сильно дернула рукой и… огонь вдруг спал, погас, исчез. Яра тупо смотрела на погасшую спичку. Слишком поздно она поняла, что так и не дала генералу разгореться.

– Ну вот! – сказала она дистрофику. – Теперь у меня есть только ты!

Долго, очень долго она смотрела на него, никак не решаясь чиркнуть. Потом решилась и отчаянно чиркнула, перехватив его поближе к головке, чтобы спичка не сломалась. Дистрофик вспыхнул, опалило ей пальцы. Чуть выждав, Яра осторожно перехватила спичку другой рукой. Дистрофик уверенно горел. Пламя охватило его примерно до середины. Боясь опоздать, Яра поспешно подсунула спичку под хвою. Слабая, поначалу почти невидимая струйка тепла поползла вверх и превратилась в костер…

* * *

Митридат несся к земле. Внизу уже что-то вырисовывалось. Мелькали длинные, с ржавинкой крыши. Там, куда устремлялся конь, белым вытянутым пятном с двумя усиками дорожек лежала автобусная площадь. Запоздало Родион понял, что волей случая отправил жеребца в нырок прямо над Копытово… Что ж! Если ему не повезет, он воткнется в асфальт посреди автобусной площади. Местному выпивохе дяде Жоре, день и ночь просиживающему у магазинчика в поисках знакомого лица, которое угостило бы его, будет о чем рассказать. Жеребец, исчезнувший без следа в нескольких метрах от земли, и человек, воткнувшийся головой в асфальт.

Будут, конечно, спорить, существовал ли жеребец и откуда он взялся, а про крылья у жеребца, скажут, что и приврал, но человек в асфальте – это уже, так сказать, факт неоспоримый, а рассказчик дядя Жора хороший, особенно если поблизости булькает стимул.

Митридат ускорялся. Родион привычно согнулся в седле. Надо было думать о двушке, мысленно сливаться с жеребцом, а Родиону хотелось уткнуться лбом в березовый ствол. И больше ничего. Он ощущал себя выжженным и пустым. Судьба Яры была ему безразлична. На двушку не хотелось. Ничего не хотелось. Даже ненависть к элю, поначалу сильная, теперь как будто ослабела. Кто у него единственный друг? Не эль ли? Всем остальным от него чего-то надо. Только личинка дарит ему счастье. А что берет взамен разум, тело и жизнь, так это дело такое. В конце концов, товары дают в магазине тоже не за просто так.

Копытово стремительно приближалось. Родион, щурясь от ветра, вышибавшего из него слезу, знал, что сейчас размажется по асфальту. Что ж… Все к лучшему! Не становиться же таким же уродом, как тот растворенный, хохочущий от ударов битой! Митридат заржал, крыльями прикрывая Родиона. Тот так и не понял, сделал ли он это осознанно или просто крыльям его помешал боковой ветер и потребовалось изменить их положение.