Журнал Виктора Франкенштейна - Питер Акройд

— Я не об этом говорю. Я знаю, что он человек независтливый. Дело, однако же, вот в чем: его слова остаются без ответа. Он пишет о любви и свободе, а его никто не слышит. Нетрудно понять, что это — положение, когда тебя понимают столь немногие, — не может не бередить ран.

— Да, я и сама это понимаю. Вероятно, вы правы, Виктор. Дружба с Байроном ему, возможно, во вред. Его светлость совершенно не дает себе труда задуматься надо многими вещами. Вы разве не замечали? С Полидори он обращается как со слугой. И это вызывает у Полидори обиду — горькую обиду. Не удивлюсь, если они скоро расстанутся.

— А что же вы с Биши?

Мои слова, казалось, привели ее в ужас.

— Мы не собираемся расставаться!

— Нет, я о другом: куда вы теперь поедете? Коль скоро жизнь на вилле вам не по душе.

— Разговоры идут об Италии. Ах, Виктор, я так устала от путешествий! Я мечтаю об Англии. Я мечтаю о семейной жизни, о том, чтобы поселиться вместе с Биши и с отцом в каком-нибудь домике в Кэмдене — этого было бы достаточно. — Внезапно среди деревьев что-то зашевелилось, зашуршало в палой листве. Поднявшись, она вгляделась в тьму: — Ненавижу крыс. Не вернуться ли нам в дом?

На следующее утро я покинул их. Мы с Фредом поехали в нанятом экипаже в Шамони — в деревню, лежащую высоко среди гор. Мы смотрели на скалы и ледники, мы взбирались на перевалы. Я показал Фреду огромный водопад.

— Видишь, — сказал я ему, — как его сдувает со скал ветром? Мелкие брызги падающей воды проносятся на фоне горы подобно дымке.

— Вижу, сэр. На пожарный насос похоже.

Мы проехали по долине Арва, от Боннвилля до Серво, где в реку с грохотом низвергались водопады. Фред глядел на это, не выказывая удивления. Вершины гор прятались в облаках, но случалось, пики их виднелись в небе, словно памятники, высеченные племенем гигантов до Всемирного потопа.

— Представь себе, каково стоять там, — сказал я Фреду. — Представь себе, каково смотреть с вершин в бездну.

— Я так думаю, мистер Франкенштейн, что лучше не надо. А то вниз никогда уж не сойти будет.

— В тебе, Фред, нет поэзии.

— Ежели от нее по горам лазить начинаешь, так мне, сэр, без нее только лучше.

После двухдневного путешествия мы прибыли в наш старый дом в Шамони. Он был заперт на замки и засовы — об этом позаботился сторож, старик Эжен. Мне, однако, удалось поднять его многократным стуком в двери и окна. Увидав меня, прибывшего без предупреждения после столь долгого отсутствия, он был поражен и начал рассеянно говорить о желании моего отца, чтобы в один прекрасный день я опять поселился тут.

— Это дело будущего, — сказал я ему. — Что до настоящего, не мог бы ты постелить постели? Мальчишка мой будет спать на твоей половине.

Казалось, Фред пришелся ему по нраву. В тот вечер я наблюдал, как они кормили белок в саду. Я увидал, как Эжен указывает на ледник над Шамони — тот, что с каждым годом приближается на несколько футов, оставляя за собою след из расколотых, разломанных сосен. Я с детства наблюдал за этим ледником, и в глазах моих он сделался символом всепобеждающих катаклизмов. Будучи студентом, я читал пророческие предсказания Буффона о том, что когда-нибудь в будущем мир превратится в ледяную, заиндевевшую массу. Разве возможно не верить в силу замерзшего мира? Природа содержит в себе разрушительное начало, огромное, бесплодное. Я вырос среди отчаяния.

На следующее утро я отправился в одиночестве на маленькое деревенское кладбище, где похоронены были мои сестра и отец. Их положили в одну могилу; на мраморной плите было выгравировано «Франкенштейн». Склонивши голову в печали, я, однако же, не мог не задуматься о том, что смерть есть покой. Она подобна невинности. Повсюду меня окружала белизна гор, среди которых возвышался Монблан; солнечный свет падал на вершины — их блеск усиливался и делался почти невыносимым. На миг я закрыл глаза. В этот миг смерть и свет слились воедино.

Я возвратился с кладбища с обновленной верой в силу возвышенного. Меня наполняло чувство устремленности. Я вернусь в Лондон и испытаю электрический поток. Я облегчу страдания существа, отправив его назад в небытие.

— Мы едем обратно, — сказал я Фреду, как только вошел в дом.

— На виллу? — Вид у него был удрученный.

— Нет. В Лондон.

Позже я увидел, как он отплясывает в саду.

Путешествие было медленным и трудным. К концу первой недели мы были совершенно измождены. Затем мы столкнулись с тяготами моря — мы проштилевали два дня, пока попутный ветер не понес нас к Англии. Наконец мы миновали Нор[42]и пустились в недолгое плавание по Темзе; я был благодарен судьбе, как никогда. Вокруг нас по обоим берегам лежали плоские низменности устья. Я, разумеется, с живым вниманием смотрел в ту сторону, где, как я полагал, обитало существо. Но вид у всей округи был пустынный и неосвоенный. Контраста заметнее, нежели между этими краями и альпийской местностью, откуда мы приехали, нельзя было представить: тут не было величия, возвышенности — одни лишь тоска и мрак. Возможно, оттого существу, заточенному в болотах, и опостылела жизнь.

Мы миновали Лаймхаус; мастерская белела в сумерках.

Прилив поднимался, неся нас к Лондон-бридж. По прибытии на Джермин-стрит Фред распаковал вещи и приготовил мне миску напитка из сассафраса, восстанавливающего, по его словам, силы после дороги. Должен признаться, от горячего молока я почувствовал долгожданное облегчение, но тут покой мой был внезапно прерван пронзительным возгласом Фреда.

— Что? — вскричал он. — Чего тебе надо? — И он швырнул в угол мой сапог. — Мышь! Прокралась сюда, покуда нас не было! — Он подошел туда и всмотрелся в пол. — Я ее убил.

— Ну, так выкинь ее в окно.

— Не хочется мне к ней прикасаться.

— Убить ее ты готов, а прикасаться боишься. Что с тобой такое?

— Как подумаю, сэр, что мертвые могут ожить, сэр, так мне не по себе делается. С виду она, может, и мертвая, а ну как задергается у меня в руках?

Я растворил окно и выглянул в ночь. Пахло углем от домашних каминов. Вслед за тем я подошел к мыши, поднял ее и вышвырнул на улицу.

— Ну, вот и конец всем твоим страхам. Постели-ка мне постель.

На следующее утро я собрался было отправиться в Лаймхаус — мне не терпелось испытать новую мою теорию касательно электрического заряда, — но тут Фред доложил о посетителе. В комнату, заметно возбужденный, вошел Полидори и, не дожидаясь приглашения, бросился в кресла.

— Не ожидали меня увидеть, Франкенштейн? Я надеялся застать вас тут. На виллу вы не вернулись, вот я и решил, что вы поехали домой. Я не выдержал. Байрон сделался невыносим, а бедняга Шелли идет у него на поводу едва ли не во всем. Я вернулся прошлым вечером. — Говорил он в манере отрывистой. — Вам известно, что Байрон опасен?