Ловец бабочек. Мотыльки - Карина Демина

Зигфрид смотрел.

Королевич молчал. И тоже смотрел. Разглядывал. И странное дело, его внимание, в отличие от пристального назойливого даже любопытства, что ведьмаков, что храмовников, не вызывало злости.

— Так что, — Матеуш первым нарушил молчание, — если подумать, то нам проще избавиться от одного истинного наследника, чем возиться с сотней-другой ложных. Мой дед не стал бы долго колебаться. Конечно, не костер, но, скажем, внезапная кончина… сердце там не выдержало испытаний. Или еще что… допускаю, тебя бы даже в родовом склепе похоронили. Все ж дедушка был незлым человеком, по-своему даже сочувствующим…

Он кивнул сам себе и, уцепившись пальцами за жидковатый ус, потянул.

— Мой отец… колеблется. Он почти готов согласиться с храмовниками.

— Монастырь?

— А то… тихий и дальний… ты будешь жить…

— Я уже жил в клетке, — Зигфрид сжал кулаки. В монастырь он не пойдет. Чего бы ему это не стоило, но…

— Вот и мне показалось, что ты не обрадуешься. Кроме того, храм требует половину твоего имущества, которое было отчуждено короной. Раз уж ты пойдешь в монахи…

— Я не…

— И я думаю, что обнаглели они совершенно, — королевич улыбнулся широко и искренне, так у Зигфрида и прежде не получалось. — Поэтому предлагаю иной вариант…

…возвращение имени и титула.

…восстановление записи в родовой книге.

Но взамен — отказ от имущественных претензий на земли, за исключением родового поместья, которое никому-то не нужно, поелику находится на проклятых землях.

…государственная компенсация в размере двадцати тысяч злотней и еще одного поместьица, ибо как можно при титуле и вовсе без земли? Конечно, понимать надобно, что поместье ему выделят отнюдь не самое лучшее, скорее уж из числа тех, которые за казною числятся, доставляя казначею головной боли…

…и компенсация невелика, но…

…с родичами, если вздумает Зигфрид судиться, то дело его личное.

Он слушал.

И не мог поверить, что его все-таки отпустят… имущество? Плевать… он все одно понятия не имеет, что ему с конопляными заводами делать, с верфями и старою свечной фабрикой, со стадами овец тонкорунных, с конями и коровами…

Торговаться? Верно, можно было бы вытянуть и тридцать тысяч, и сорок, но… он устал сидеть взаперти, и от молитв тоже, от храмовников…

И потому просто подписал бумаги.

— Что ж, — Матеуш первым протянул руку. — Добро пожаловать в мир…

…мир был недружелюбен.

И в прежние-то времена Зигфрид избегал общества, а ныне и вовсе стал изгоем. Родня, которую отнюдь не обрадовало королевское решение — все ж монастырь виделся всем куда более приемлемым вариантом — избегала встречи. А по Познаньску расползлись самые удивительные слухи. До Зигфрида они доходили стараниями квартирных хозяек, которые, поначалу радовавшиеся, что жилец их тих, спокоен и некапризен, вскорости узнавали правду…

…о том, что чудище он на самом-то деле в человеческом обличье.

…и убивает.

…и кровь пьет.

…и творит многое, за что приличному человеку и от дома отказать не стыдно.

Отказывали.

Снова и снова, пока не выселили в Пьяную слободку, где, как известно многим, порядочным людям делать нечего. Впрочем, обитатели этого места отличались поразительным равнодушием к своим соседям и уж тем паче к слухам, оных окружавших. Нет, Зигфрида попытались ограбить.

Обокрасть.

Обмануть… и лишь когда он, потерявши всякое терпение — у некромантов оно все ж не бесконечно — проклял очередного умельца кожной гнилью, то успокоились.

Приняли за своего.

Так бы он и жил, перебираясь изо дня в день, бродил бы по Познаньску, не способный принять его, изменившегося.

…улочки.

…мостовые.

…девицы с компаньонками и подружками. Лицеисты. Гимназисточки в одинаковых платьях, которые бы матушка, несомненно, сочла б даже интересными, хотя… без корсету платья — это почти неприлично…

…дворы.

…дома.

…белизна и чистота. Степенные городовые. Коляски. Лошади.

Телефон и телеграф чудом технической мысли. Выставка в королевской Академии, на которой он окончательно потерялся и осознал, сколь отстал от жизни… попытка отыскать работу. Деньги имелись, но тоска изводила.

Только кому нужен чужак?

Опасный.

Неприятный с виду. Живущий, Хельм знает где… и как знать, не мошенник ли он? Нет, бумаги ему выправили, только кому и что они докажут? А родня все не успокаивалась.

И однажды заявился троюродный племянник, лысоватый господин с чековою книжкой в руках. Он хмурился. Грозно шевелил пышными усами. Говорил пространные речи, смысл которых сводился к тому, что со стороны Зигфрида было крайне непорядочно взять и воскреснуть, когда его не только схоронили с почестями, но и возвели даже памятник из дорогого карасского мрамора.

На могиле он не был?

А зря, памятник хорош… его, к слову, частично из казны оплатили, в память о героической жертве. И как теперь быть? С памятником. С титулом, который вдруг взял и, вместо того, чтобы быть в семью возвращенным, о чем уже не один десяток лет ходатайства писались — а и вправду, чего добру пропадать-то — оказался занят.

Пожалуй, именно это обстоятельство и возмущало дорогого родственника куда сильней, нежели угроза суда и потери имущества. Благо, пронырливые стряпчие с имуществом дело давно уже решили и так, что ни один суд не подкопается…

…а вот титул…

— Двадцать тысяч злотней, — предложил родственник и поморщился, все ж претило его натуре отдавать деньги за то, что могло быть получено, если не бесплатно, то все ж меньшей ценой.

— Идите в задницу, — вежливо ответил Зигфрид.

Воспитание воспитанием, но он и вправду дошел до грани. Появились даже трусливые мысли вернуться. На Проклятых землях, каковыми бы они ни были, он чувствовал бы себя куда спокойней.

— Мальчишка!

— Я постарше вас буду.

Родственничек запыхтел, отер чело платочком, в который же и высморкался, громко, с чувством.

— Тридцать. И девку.

— Какую девку?

Девок ему еще не предлагали.

Кур вот черных. Или ворон. И даже пару кошаков, которых местные мальчишки отловили, движимые желанием и подзаработать, и посмотреть вживую на страшного некроманта. А если получится, то и на зловещий кровавый обряд.

Куры отправлялись кухарке.

Вороны получали свободу. Кошаки прижились при доме и, пожалуй, были единственными, кто отнесся к Зигфриду по-человечески.