Настоящая леди - Кристина Додд

Он уже давно примирился со случившимся, но сейчас, рассказывая об этом Мэри, он словно пережил все заново. Краска бросилась ему в лицо, старая горечь поднялась в нем. Обнаружив перед ней свою слабость, он внутренне собрался, приготовившись к насмешкам.

– Этот жеребец перепортил их всех, и наш ценный производитель не пригодился.

Мэри не смеялась.

– Значит жеребец, которого подарил нам на свадьбу Лесли…

– Это насмешка, издевательство. – К старой боли примешалась ярость.

– И ты… твой отец разорился?

В ее лице не было и тени улыбки, скорее мягкое сочувственное выражение. Жалость? Жалость хуже насмешки. Он расправил плечи и изменил тон, чтобы показать, как теперь ему было все безразлично.

– Мы поставили на кон весь наш капитал и в результате злобной шутки потеряли наших лошадей. Мы потеряли дом.

– И никто не дал взаймы? – не на шутку удивилась Мэри.

На этот раз засмеялся он. Невеселым смехом, но засмеялся.

– Шутка, разыгранная Фэрчайлдами, сделала нас всеобщим посмешищем. Никто.

На мгновение, к его стыду, волнение так перехватило ему горло, что он не мог говорить. Он закрыл глаза, стараясь вернуть себе свою обычную бесстрастность. Что-то тихонько коснулось его руки. Он ухватился за это, как за неожиданную помощь. В руке его оказалась рука Мэри. Ее пальцы обвились вокруг его пальцев, их ладони соприкоснулись, и в ее прикосновении действительно была поддержка. Он открыл глаза, взглянул на нее и каким-то чудом снова обрел дар речи.

– Это была очень забавная шутка. Из нее мог бы получиться недурной фарс.

Она что-то проговорила тихо, пытаясь возразить.

– Никто не желал одолжить нам денег, боясь навлечь на себя насмешки, – угрюмо рассказывал он.

Этот смех по-прежнему звучал у него в ушах. Поэтому его так взбесил намек Лесли на неверность Мэри. Поэтому он пришел в такую ярость при мысли, что Мэри могла предать его.

Но она этого не сделала и не сделает, даже в этой истории с ее деньгами. Когда она все узнает, она поступит так, как хочет он.

– Дяди нарочно подоспели, чтобы не пропустить зрелища. Нас выкинули из дома. Моя мать плакала. Отец стоял в стороне, казалось, что сердце его было разбито навсегда. Так, вероятно, оно и было, потому что неделей позже он кончил самоубийством. Он не вынес этой шутки.

Себастьян гордился собой. Он никогда еще не произносил вслух эти страшные слова – мой отец кончил самоубийством – и ему показалось, что голос его даже не дрогнул.

Мэри крепче сжала его руку. Другой рукой она обняла его, и сама тесно прижалась к нему, как будто он нуждался в утешении.

К своему удивлению, он понял, что и впрямь в нем нуждался.

– Бедный мальчик. – Голос Мэри задрожал. – Как же ты жил? Ты поехал к родным? Твоя мать нашла работу?

– У меня не было родных.

– А леди Валери?

– Леди Валери была дружна с семьей отца. Мать отказалась обращаться к ней за помощью.

Он пылко обнял Мэри, не понимая, как эта малышка могла придать ему такую силу.

– Мать не могла работать. Она… плакала. Плакала чаще и чаще, пока не заболела. Тогда она стала плакать еще больше. Непрерывные потоки слез. Всхлипывания, стенания, вздохи и – ни слова утешения растерянному сыну.

Мучительная боль переполняла его, разъедая его самообладание, но он подавил се привычным усилием воли.

Как будто не замечая, как он спокоен и как прекрасно владеет собой, Мэри продолжала гладить его по спине, издавая какие-то невнятные успокаивающие звуки.

Себастьян презирал утешения и в то же время наслаждался ими. Под нежными прикосновениями ее руки он таял, как масло на горячей булочке.

– Я работал. В доках. Когда мать умерла, я пошел к леди Валери. Она немного пообтесала меня и одолжила денег на покупку торговых судов. Я давно расплатился с ней, и она неплохо на этом нажилась. Я с лихвой возвращал долги.

– Разумеется, – сказала Мэри.

Ее объятья оказывали на него опьяняющее воздействие, расслабляя его, но он решительно заставил свои мускулы вновь напрячься.

– Теперь ты понимаешь, почему ты не должна отдавать свое состояние Фэрчайлдам.

Она отодвинулась от него так быстро, что он покачнулся, словно потеряв опору. Повернувшись к нему спиной, она отошла и стала смотреть вдаль, как это делал он перед ее появлением.

Что она видела там? Неправедное богатство? Или просто первые признаки пышной летней зелени? Он хотел сказать ей, что нужно смотреть глубже, не ограничиваясь только поверхностью вещей, но он почему-то не решился. Он опасался, что, если она присмотрится пристальнее к собственной семье, она станет присматриваться и к нему. Что она увидела бы в его прошлом? Увидела бы парнишку, бродившего по лондонским улицам в поисках работы. Работы он не находил, но находил других ребят, сильнее и грубее его. Они дрались с ним, срывая с него его более приличную одежду, вываливая его в грязи. Она увидела бы, как этот парень очерствел и огрубел с возрастом. Тогда зарождалась его жестокость. Она увидела бы, как он опускался до мелких краж, как его чуть было не ловили на месте преступления, как он плакал, когда, вернувшись домой, он убедился, что все усилия его оказались напрасными, и мать его умерла с горя.

Ветер донес до него ее совершенно невозможные слова:

– Значит, ты женился на мне ради денег.

Его уныние моментально слетело с него.

– Нет! – Себастьян решительно сделал шаг к ней. – Ты можешь их в окно выбросить, если хочешь. Мне это безразлично.

– Нет, не безразлично, – упрямо возразила она. – Ты женился на мне, чтобы состояние Фэрчайлдов никогда не досталось Фэрчайлдам. Это не любовь ко мне, это – ненависть к ним.

– Мне это и в голову не приходило.

Он заставил ее повернуться к себе лицом.

– Бога ради, с чего ты это взяла? Я никогда бы не подумал, что у тебя появится такая дурацкая мысль.

Она не отвечала. Она, стало быть, уже забыла о только что рассказанной им истории. Истории, которая так ясно давала понять, почему она не могла отдать состояние своей семье ни при каких обстоятельствах.

Он залечил раны прошлого. Его не трогали больше страдания его родителей. Он был сильным, стойким, выносливым – пока Мэри не вошла в его жизнь. Сейчас ему было нужно что-то, чего он и сам не понимал. Но он отчетливо сознавал, что она могла дать ему это. И вот, вместо того, чтобы проявить справедливое сочувствие к нему, она захныкала о своем семействе. И неожиданно, необдуманно – глупо, наконец – он предъявил ей ультиматум:

– Выбирай! Они или я!

Где-то в глубине души он отчаянно надеялся, что она тут же заключит его в объятья, доставляющие ему такое неизъяснимое наслаждение. И все решится к их общему ликованию. Когда она просто уставилась на него с отсутствующим выражением лица, он почувствовал, как внутри у него похолодело. Его эмоции стремительно прошли все стадии: от мучительной боли к осуждению, от обиды к гневу – кипящему, безудержному гневу. Это он сумеет дать ей почувствовать.