Тринадцатый пророк - Елена Гайворонская

– Перестаньте! – Я не узнавал свой голос, раскатившийся под сводами. – Пожалуйста, успокойтесь! Будьте разумны! Послушайте! Послушайте… – произнёс я уже тише, потому что буря и впрямь улеглась, и всё вокруг смолкло.

Я смотрел в лица собравшихся, недавно чужие, незнакомые, и видел теперь союзников, соратников, членов одной огромной семьи по фамилии Человечество, чей адрес планета Земля… И они слушали меня…

Боковым зрением я выхватил растерянную кучку людей, которых более никто не замечал, словно их не было вовсе. И главный «синий костюм» пронзал меня стальным взглядом, в котором не осталось следа от невозмутимой насмешливости.

– Пошутили, и хватит. – Голос сорвался в злобное шипение. – Уберите этого ненормального, чёрт подери, он нам всё портит! И запретите снимать! Засветите плёнки!

Священник с побагровевшим искажённым злобой и страхом лицом выбросил вверх руки с растопыренными пальцами, словно собирался сдаваться, и завопил.

– Прихожане! Кого вы слушаете?! Этот человек – опасный сумасшедший! Охрана!

Его яростный крик заколотился меж стен. Миг, и я вспомнил этот голос. И самого священника. Противный старик из иерусалимского храма… Не может быть…

– А ты как сюда попал? – вырвалось у меня.

Наши взгляды встретились, и на секунду мне показалось, будто он тоже меня узнал, но священник тут же снова замотал головой, продолжая неистовствовать:

– Охрана! Охрана!

– Беги, – кто-то дёрнул меня за рукав, – беги!

Но я словно прирос к полу. Что-то перевернулось во мне, вся жизнь, моя другая жизнь пронеслась передо мной. Лица друзей, женщины единственно любимой, и Равви, его улыбка, полная надежды и веры в род людской…

– Заткнись! – заорал я священнику. – Вы превратили храм в базар, алтарь в театральные подмостки, богослужение в дешёвый фарс! Богу не нужны дворцы и доллары! Ему нужны чистые души, но их нет среди вас! Вы давно их продали! Этот храм пуст, здесь давно нет ничего святого! Однажды он рухнет, не останется камня на камне!

Зал дрогнул, распался на несколько частей, вспоротый чёрными рядами испуганных охранников. Большие пиджаки сгрудились в кучку, квадратные телохранители по бокам моментально ощетинились пистолетными стволами, выхваченными из тайников бесформенных одежд. Завизжали женщины. Часть людей метнулась к выходу, другие приросли к полу, широко распахнутыми глазами фиксируя происходящее. Образовалась давка. Кто-то упал. Кто-то опрокинул подсвечник, свечи рассыпались, разметав по полу огни… Чёрные рубашки профессионально заломили мне руки за спину, поволокли к выходу.

Я знал, что сопротивляться бесполезно, но зачем-то отчаянно упирался и продолжал что-то выкрикивать, пока острая, как клинок, ладонь не ткнула под дых, и пламя сотен свечей закружилось в медленном слепящем хороводе…

Яркий дневной свет больно ударил по глазам. Внезапный порыв ветра едва не сбил с ног. Меня сволокли по ступенькам, засунули в «воронок». На запястьях защёлкнулись браслеты наручников.

Однажды, ещё пацаном, я по дурости угодил в ментовку: попёрлись в Москву на диско и подрались на вокзале с такими же местными недоумками. Тогда нас скопом забрали в «обезъянник» и продержали, пока не забрали родители. За те несколько часов мы с «москвичами» успели помириться, скорешиться и получить добро на посещение диско в любое угодное нам время. Было не страшно, по крайней мере, не очень, даже куражно, во, какие мы крутые! И нудная проработка директором школы, куда прибыл рапорт, возымела действие прямо противоположное искомому: в глазах однокашников мы выглядели не глупой шпаной, как то было на деле, а героями и авторитетами. Стыдно, пожалуй, тогда было мне одному, но вовсе не перед милицией, школой и комсомолом… Когда все мои приятели-подельники с гордостью повествовали про родительские зуботычины, я молча отвёл глаза, потому что передо мной встало в тот момент лицо бабушки с потухшим взглядом, беспомощно дрожащими губами и резко обозначившимися морщинами на лбу и в уголках рта. Она не тронула меня пальцем, только проговорила жалобно:

– Старая я стала, не уследила… – И, совсем тихо, перекрестившись на образа: – Господи, прости меня, грешную…

Я тогда выскочил из комнаты, забрался на чердак и, закопавшись в старую рухлядь, схоронился и просидел до вечера, чтобы никто не видел моих слёз…

Было бы неправдой сказать, что с той поры я совсем не дрался. Всякое бывало. Но с сомнительными мероприятиями, типа стырить в ларьке сигареты или покататься на соседских «жигулях», позабыв спросить разрешения у хозяина, завязал раз и навсегда. И с милицией, в отличие от многих вчерашних приятелей, разногласий не возникало. До сегодняшнего дня.

Но сейчас всё было иначе, подростковый опыт не пригодился.

Для начала два амбала и лопоухий веснушчатый парень со старлейскими погонами меня завели в узкую комнату с зарешеченным окошком под потолком, деревянными нарами, вонючим очком, ржавым рукомойником в углу и основательно побили. Особенно старался лопоухий недомерок.

Орал, брызгая слюной, как в плохом боевике:

– На колени, падла! Руки за голову!

И лупил резиновой палкой по почкам так, что глаза вылетали. Я так и видел сопливого пацана затюканного строгим папашей, весь досуг которого сводился к стопке сорокоградусной, а воспитательный процесс – к широкому армейскому ремню с тяжёлой пряжкой. Вечного мальчика на побегушках у старших ребят во дворе и в классе. Мужа горластой продавщицы нижнего белья на вещевом рынке. Всю жизнь мечтавшего об одном – о власти, пусть ничтожной, мимолётной, но хотя бы на пять минут позволяющей почувствовать себя маленьким диктатором – насладиться ролью, которую с детства примерял на себя в самых смелых и сладостных мечтах.

Амбалы же, отвесив пару дежурных зуботычин, и выполнив тем самым обязательную программу, скучно поглядывали в зарешеченное окно. Когда я свалился на цементный пол, сказали: «Хорош». Забрали ремень, шнурки, документы и кошелёк. Напоследок предупредили, что меня скоро вызовут, и лучше сделать и подписать всё, что скажут, иначе будет хуже. И ушли. От пола тянуло жутким холодом. Я переполз на деревянный настил, свернулся калачиком, потихоньку отдышался. И только малость пришёл в себя, как снова вкатились амбалы, уже без лопоухого, и без малейших объяснений поволокли по длинному тёмному коридору. По дороге один сказал другому:

– Отгадай, про кого книжка «Муму»?

– Про корову, конечно, – недоумённо хмыкнул второй.

– Ни хрена. Про собаку! Племяннику в школе задали. Приколись?

– А причём здесь Муму?

Услышать ответ я не успел.

В кабинете, куда меня втолкнули, было просторно и холодно. С потолка лился яркий галогеновый безжизненный свет. Одну из стен украшал фотографический портрет президента, под ним за внушительным дубовым столом, в окружении четырёх телефонов восседал невыразительный серенький человечек с цепкими глазками-буравчиками. Одним глазом просматривал мои права, извлечённые из кармана ветровки, другим же наблюдал за мной, когда отрывисто спрашивал, как я прошёл через охрану, кто мои сообщники, где спрятано оружие…