Голливуд: оружие массового поражения - Сергей Николаевич Магнитов

понятно при разговоре с незнакомым человеком. Спросил про влияние на него Вишеса, чтобы он понял, что я в теме. Он кивнул как-то неопределённо: вроде да, и вроде нет. В это время подбежал его бухгалтер и Летов дал инструкцию. Вообще было занятно видеть анархиста, жующего иноземные фисташки, занимающегося деньгами, но планирующего сокрушить все вокруг. Летов оставил у меня впечатление глубоко комплексующего ничтожества, которому без разницы, чем показать свою значимость. Эта мания геростратов такое знакомое явление, что ему можно поставить и диагноз. Причем геростратия распространяется сначала на слова, музыку, инструментал — они просто крушатся, — но потом на смыслы, где смысл разлагается на косточки, после чего кроме косточек ничего не остается. А манера использовать красивое словцо в контексте высокой фразы о народе вызывает иронию, а мания миссионерства — раздражение. Когда я слышу в блудной песенке заботу о «моем народе» так и хочется выключить гитару.

И вот сидит Егор Летов и грызет фисташки. Свергатель государства, убивший его в себе. Пусть маленький, но герострат.

Вообще анархическая геростратия меня всегда интересовала как прибежище бездельников и неучей. Действительно, объяви себя анархистом — ты уже не бездельник и неуч, а борец с режимом. Ловко. Потом я поинтересовался, а Летов хоть на гитаре умеет играть и услышал встречный вопрос: «А зачем?». И понял, что план по убийству в себе государства начинается с пренебрежения музыкой: зачем учиться играть на гитаре, если достаточно на ней греметь?

Государство

Ржавый бункер — моя свобода

Спелый пряник засох давно

Сапогом моего народа

Старшина тормозит говно

Запрятанный за углом

Убитый помойным ведром

Добровольно ушедший в подвал

Заранее обреченный на полнейший провал

Я убил в себе государство.

Убил в себе государство.

Бессловесные в мире брани

Зрячие в мире пустых глазниц

Балансирующие на грани

Меж параллелей густых ресниц.

Забытые за углом

Немые помойным ведром

Задроченные в подвал

Заранее обреченные на полный провал

Мы убили в себе государство

Убили в себе государство

Ржавый бункер — твоя свобода

Заколочена дверь крестом

Полну яму врагов народа

Я укрою сухим листом.

Запрятанный за углом

Убитый помойным ведром

Добровольно забытый в подвал

Заранее обреченный на полнейший провал

Убей в себе государство!

Убей в себе государство!

Убей в себе государство!

Убей в себе государство!

Убей…

На самом деле, все эти письмена есть смысл шпилить к делу. Но умно. К примеру, на Летова нападают грабители и чистят его карманы. Он вызывает полицию, полиция приезжает и озвучивает примерно такой текст: Егор Летов, вы убили в себе государство, мы — представители убитого вами в себе государства. Как нам быть? Мы не можем вести следствие по вашей же песенной логике. Но если вы настаиваете, то вы сначала аннулируйте свои письмена, а потом мы будем спасать ваши деньги. Почему не так? Почему не хватать рокеров за язык и не вести себя так, как это просят они сами в своих же песнях?

Какие плоды вырастил рок-н-ролл?

С кем Высоцкий?

С кем Высоцкий? Он патриот страны или её губитель? — эти вопросы в отношении Высоцкого, кажется, начали будоражить людей с момента, когда тот ушел от простодушного «блатняка» и стал петь серьёзные песни. После его смерти образовалось столько его друзей, что даже люди, очень далёкие от Высоцкого, встречали их на каждом шагу и слышали бесконечные рассказы о «Володе» и его особенностях, но которые на этот вопрос отвечали примерно так: «он был выше этого — за или против, неважно».

Между тем есть в этом сомнение. Хотя бы потому, что его юбилеи и дни рождения, широко и постоянно отмечаемые телевидением, снова возбудили сугубо политические вопросы: Высоцкого вспоминаем как деятеля кино и певца или как общественного деятеля с выраженной позицией? Есть попытка представить Высоцкого как деятеля только культуры. Не получается. И в отношении стихотворства и в отношении музыки есть сомнения, тогда как нет сомнений в сплаве ритма-голоса-текста, имеющего сугубо общественное, политическое значение. Ключом к этой версии может служить природа контекстной популярности: если его песни не будут подпитываться общественными ассоциациями («а, вот они, охотники на волков — гебня проклятая»!), то они просто «зависают» — становится непонятно, чего, собственно, хрипим?

Есть вопросы, на которые можно не отвечать, например, о далеко не эталонной даже для артистической богемы личной жизни Высоцкого. Но есть те, которые актуальны до сих пор, хотя бы потому, что имя находится в политическом обороте и в это имя сегодня вкладываются немалые деньги. Даже если сравнить уровень напоминания о Высоцком пять лет назад — на 70 лет и сегодня, на 75 лет — большая разница. Почему? Ведь нет сомнения, что имя сегодня возвращают именно в политический оборот. Достаточно напомнить о биографическом фильме с известными актёрами «Высоцкий, спасибо, что живой», где сотрудники КГБ — среди активных действующих лиц, более того, это люди, определяющие судьбы и получающие в ответ бунт «праведного» героя Астрахана. Так что возвращение Высоцкого — политический вопрос.

Это обстоятельство нуждается в объяснении.

Ещё с момента появления Высоцкого было понятно, что авторский хрип это рычание — однозначной знак почти животного протеста и агрессии. Всё, что касается рвущейся души, не обсуждается, но это уже не существенно, потому что перед публикой первично не то, что ты чувствуешь, а то, что люди слышат.

Высоцкий не просто попал в протестное настроение эпохи, он его создавал. Причём создавал просто и сермяжно — хриплым голосом и откровенными текстами «про жизнь совка и разных его негодяев».

На фоне тематической стерильности советской эстрады это впечатляло не только слабые умы, но и было сильно в целом. Поэтому протестное было первичным, несмотря на мощные военные песни. Военные песни «извинялись», считаясь реверансом в сторону властей, патриотический заряд трактовался как недоразумение или совпадение. Так что он воспринимался однозначно как борец с режимом и вообще бунтарь против всего подряд. Сейчас это называют гражданской позицией, но тогда это вызывало другие эмоции. Ещё в семидесятые приятель, фанат Высоцкого, ставя кассету с жёваной пленкой с его песнями на свой «Романтик»,