Сезон охоты на блондинок - Карен Робардс

– Папа? – прошептала она, открыв глаза. Было так темно, что она не знала, день сейчас или ночь. Так тем­но, что нельзя было разглядеть даже кончик собственно­го носа. Темно как в пещере. И холодно и сыро тоже как в пещере. Воздух пах землей, мокрой от дождя. Она ле­жала на чем-то мягком – на матрасе? На кровати? Ка­кие-то звуки… Похоже на стук капель, словно из неис­правного водопроводного крана. И стон.

– Я здесь, с тобой, Нили.

– Папа?

Она слышала голос, знала, что слышала, ей не каза­лось. Она попыталась пошевелиться. Во время сна у нее затекли руки. Должно быть, она неудобно лежала. Нили задвигалась, пытаясь вынуть руки из-под себя. Вот же по­чему так неудобно. Она придавила собственные руки. И что это за странное лязганье.

Пальцы нащупали металлические кольца на запяс­тьях, потом спустились ниже и ощутили гладкие, холод­ные металлические звенья. Цепь!

Ее запястья были скованы за спиной цепью.

Она бешено извивалась, лягалась. Ее щиколотки тоже сковывала цепь.

О боже, о боже, что это? Она была скована по рукам и ногам, лежала на каком-то матрасе в холодном, сыром месте, где было темнее, чем в пещере.

– Папа, – позвала Нили, хотя уже вспомнила, что отец умер.

Как же она тогда могла слышать его голос? Может быть, она тоже умерла? Нет, тогда бы на ней не было це­пей. Даже если бы она попала в ад.

На лестничной площадке в их доме стоял человек. Он схватил ее.

Это было все, что она помнила. Что за человек? По­чему схватил? Может, это сон?

Она перевернулась на живот и снова начала изви­ваться и брыкаться, пытаясь освободиться. Да, а почему она в джинсах и свитере. На ней были еще джинсовая куртка и ковбойские ботинки. Она пошевелила паль­цами ног: только тонкие носки. Кто-то снял с нее часть одежды.

От этой мысли по коже Нили побежали мурашки.

– Нили… – снова прозвучал голос отца.

– Где ты? – всхлипнула она, мотая головой из сто­роны в сторону и пытаясь что-то разглядеть во тьме.

Она ничего не видела. Абсолютно ничего. Было так темно, словно она ослепла. Но она знала, что это не так.

Она боролась с цепями. Цепи звенели, лязгали и креп­ко держали ее, несмотря ни на что. Нили набрала в лег­кие побольше воздуха, собираясь закричать.

– Молчи, – предупредил ее отцовский голос.

И вдруг она что-то увидела: две точки, две маленькие светящиеся точки, изумрудно-зеленые, в нескольких мет­рах впереди. Как волчьи глаза в ночи.

Шаги. Она слышала шаги. Шаги приближались к тому месту, где она лежала.

Это было не к добру. Нили не знала, откуда она это знает. Но знала.

– Притворись спящей.

Голос затих. Зеленые огоньки исчезли. Она снова была в темноте, одинокая и испуганная. Нили хотела позвать отца, во всю силу легких крикнуть: «Папа!» – но было слишком страшно.

Приближалось зло. Абсолютно воплощенное зло. Зло без добра. Нили не знала, откуда она это знает, но знала и это тоже.

Инстинкт победил. Нили попыталась унять дыхание, перевернулась на спину и приняла примерно ту же позу, в которой очнулась: руки под телом, ноги вытянуты.

А потом появился свет. Он приближался к ней, как прожектор поезда. Маленький прожектор, но без соот­ветствующего рева и грохота. Конечно, это был фонарик. Кто-то шел к ней и нес фонарик.

Перед тем как закрыть глаза, Нили разглядела, что лежит на голом матрасе двуспальной кровати. Кровать стояла в маленькой, похожей на клетку комнате. Три стены из неотесанного камня, четвертая из тюремных железных прутьев. Помещение, в котором она находи­лась, напоминало камеру из фильма ужасов. Вампиры чувствовали бы себя здесь как дома.

От этой мысли у Нили волосы встали дыбом.

Она услышала звук, напоминавший звяканье клю­чей, и крепко зажмурилась, когда луч фонарика оказался слишком близко. А потом заставила себя расслабить мыш­цы лица.

– Привет, Корнелия, – проворковал мужской голос. Голос был приятный, не слишком низкий, с безоши­бочно узнаваемым южным акцентом. По спине Нили побежали мурашки.

– Ты уже проснулась?

Раздался неприятный скрежет металла о металл, сла­бый щелчок, а затем дверь камеры открылась внутрь. Он вошел в клетку и двинулся к ней.

– Все еще спишь? – разочарованно спросил он, ос­ветив Нили фонариком. – Ну что ж, ладно. Времени у меня много. Вся ночь впереди.

Он засмеялся, этакое хихиканье, зловещее визгливое хихиканье, от которого Нили захотелось закричать. Но она знала, что этого делать нельзя, знала, что нужно ле­жать совершенно неподвижно, совершенно спокойно. Даже тогда, когда он положил фонарик на пол где-то ря­дом с кроватью, прикоснулся к ней и перевернул на бок.

– У тебя такие красивые волосы. – Он потрогал длин­ный кудрявый локон. – Ты их красишь, правда? Или ты вся блондинка? Ладно, увидим.

Нили поняла, что он говорит не с ней, а сам с собой. Кроме того, стало ясно, что ей грозит. Он изнасилует ее – о боже, о боже, а потом, скорее всего, убьет.

Оставайся неподвижной. Твои руки и ноги отяжеле­ли. Помни о дыхании. Она почти слышала эти всплыв­шие в сознании слова.

– Давай-ка устроим тебя немного поудобнее, лад­но? – Он перевернул ее на бок, спиной к себе; его пальцы коснулись ее кожи и начали возиться с оковами на запяс­тьях. Сначала оказалась свободной одна рука, а потом другая. К удивлению Нили, он даже растер ей запястья. Этот дружеский жест почему-то казался страшнее пред­стоявшего насилия.

– Извини, что мне пришлось так надолго тебя оставить, но я должен был кое-что сделать. Ты пропустила великолепный костер. Кстати сказать, уст­роенный в твою честь. Твоя предшественница уже ушла.

Она не понимала его слов.

Не двигайся. Пусть твои руки висят. Они мертвые, тяжелые.

– Мы прикуем это маленькое запястье к стене. Ты вполне сможешь двигаться так, как тебе нравится. Я не хочу, чтобы тебе было неудобно. Я хорошо отношусь к своим девочкам. Вот увидишь.

Он снова перевернул ее на спину, а потом нежно по­гладил по лицу.

Лежи смирно. Дыши. Его рука была влажной, пот­ной. Он наклонился над ней, обдал теплым дыханием, которое неприятно пахло мятой, и потянулся к ее левой руке, ближайшей к стене.

– Ты ведь не будешь бороться со мной, правда? Я бы не хотел причинять тебе боль.

– А ведь ты не спишь, Корнелия, нет? Ай-яй-яй, как нехорошо меня обманывать! – Он погладил ее шею, его рука скользнула по свитеру, легла на правую грудь Нили, сжала ее. – Какая хорошенькая.

Нили не могла этого выдержать. Не могла выдержать прикосновения его мерзкой руки, его дыхания. Не могла вынести сознания того, что будет дальше.