Польша. Непримиримое соседство - Александр Широкорад

Чтобы защитить паству от бесчинства поляков, Мелхиседек в качестве последнего средства обратился за помощью к Екатерине II. 5 марта 1765 г. он отправился в Петербург. Там игумен пробыл два месяца и добился аудиенции у императрицы. Он упросил Екатерину II передать грамоту российскому послу в Польше князю Репнину с указанием вступиться за православных. Также Мелхиседек получил охранный паспорт и существенную материальную помощь для восстановления православных храмов — пятнадцать тысяч рублей.

Когда Яворский возвращался домой, в город Паволоч, один униатский священник попытался отравить его, но игумен остался жив. В Белополье игумен был избит польскими солдатами (несмотря на охранный паспорт). Лишь в сентябре 1765 г. Мелхиседек вернулся в свой монастырь и почти сразу отправился в Варшаву. Зная это, польский пан Иосиф Добровлянский со своим войском напал на Мошногорский монастырь и разграбил его.

В начале 1766 г. в Варшаве Мелхиседек встретился с князем Репниным и передал ему грамоту. После этого польскому королю были предоставлены документы, составленные лично игуменом. В них он перечислял все изуверства, какие происходили на Правобережной Украине. Под нажимом Репнина и при обилии конкретных фактов король приказал заместителю канцлера передать униатскому митрополиту Пилипу Володкевичу требование прекратить насилие и наказать виновных. Такие же требования были переданы польским вельможам, которые владели Украиной. Король Речи Посполитой Станислав-Август Понятовский также подтвердил все документы, которые были даны его предшественниками в пользу православной церкви.

Королевские указы вызвали обратную реакцию панов. (Что поделаешь? Польша!) Когда же в малороссийских церквах началось чтение королевского привилея, ограждавшего свободу православия, «это с одной стороны, привело к массовому возвращению униатов в православие, с другой — довело до исступления их врагов и вызвало этих последних на новые жесточайшие преследования исповедников православия.

Польша находилась тогда в периоде полного разложения; то была пора полного бессилия закона и всякой власти, не исключая и королевской. Распущенная шляхта цинично глумилась над выданным королевским привилеем, указывая для него самое непристойное назначение; шляхтич Хайновский азартно кричал: „и королю отрубят голову за то, что схизматикам выдал привилей“.

Возвращение к православию только что приневоленных „боем нещадным“ к унии сочтено было бунтом, ходатайство Мелхиседека пред императрицею и королём — тяжким преступлением, сам он объявлен бунтовщиком, достойным самой тяжкой кары. Такой декрет выдан был на него и на всех не покоряющихся унии от радомысльской униатской консистории. Видно, упомянутые письма вице-канцлера ценились ещё менее, чем королевский привилей. Этим декретом отпавшие от унии священники объявлялись лишёнными своих мест и подлежащими строгому телесному наказанию и изгнанию, на непокорные громады налагались огромные денежные штрафы, с обращением их на постройку миссионерского дома и содержание миссионеров унии. И всё это должны были привести в исполнение агенты помещичьей власти, под опасением суда латинской консистории…

Сам Мелхиседек потребован был к суду униатского официала [митрополита. — А. Ш.] Мокрицкого. Командам пограничных форпостов на Днепре отдан был строжайший приказ не пропускать никого в Переяслав, сношения внутри в такой степени были стеснены, что, по выражению Мелхиседека, никуда не пускали „а ни человека, а ни жида“. Всякая попытка пробраться к епископу для рукоположения, получения антиминса или иной надобности наказывалась самым жестоким, киёв в триста, боем.

На одном из таких форпостов схвачен был и Мелхиседек, возвращавшийся из Переяслава, и, после всевозможных личных над ним насилий и издевательств, завезён был в кандалах на Волынь и там, в м. Грудке, замурован в каменной тюрьме, где едва не лишился жизни. [Лишь указы Екатерины II заставили освободить его. — А. Ш.].

Вступившее пред тем в Украину польское войско, так называемая украинская партия, под командою Воронича, навела ужас на всё живущее. Начались страшные поборы на войско, народ массами сгоняли на работы в обоз под м. Ольшаной. Воронич рассылал летучие отряды для усмирения бунтующихся, т. е. не желающих принять унии, и карал жестоко. Сопровождавшему Мелхиседека в Переяслав сотнику жаботинскому Харьку отрублена голова в конюшне, млиевский ктитор Даниил Кушнир всенародно сожжён в обозе под местечком Ольшаной. В то же время униатской официал Мокрицкий, утвердивши свою резиденцию в Корсуне, с толпою инструкторов и инстигаторов, с отрядами вооружённых козаков, разъезжал по Украйне, брал с бою церкви, ловил монахов и священников, бил их смертно, заковывал в железа, забивал в кандалы и под караулом отправлял в Радомысль, где им снова давали по 600 и 800 ударов, бросали в смрадные ямы, заставляли тачками возить землю.

Не лучше было и положение мирян: над ними производили неизобразимые и неисчислимые насилия, иных до смерти забивали, другим рты разрывали, руки и ноги выворачивали. Шляхта и духовенство униатское щеголяли друг перед другом в изобретении мук и казней; буйство, распущенность, необузданное своеволие спорили с фанатизмом и непримиримою злобою. Так называемые „похвалки“, или угрозы безумствовавшей шляхты, довершали смятение и ужас народа. Нередко целым громадам объявлялся смертный приговор, назначался день и час казни, или же без означения срока грозили всех истребить поголовно. „Людям смертным страх мечтался, и все лишения имущества и живота ожидали“. По местам действительно готовились к смерти, надевали чистые рубахи, исповедовались, приобщались, на веки прощались; в других местах поголовно оставляли жилища, уходили в леса, горы и дебри.

В глумлениях, издевательствах шляхты и причитаниях при совершении истязаний ясно слышалось, против кого и чего и за что направлялась эта адская, непримиримая злоба и неистовство: „ото тебе бьёт благочестие твоё“; „о то тоби за государыню, за короля, за св. правительствующий синод, за архиерея и за вся православные христиане“; „а нуте-ж, нуте лучше того грека“. Били „смертно розками, дисциплинами, барбарами“, били нагаями и киеми, списами и ружейными присошками, руками и ногами, били, пока прочитывалось: Помилуй мя, Боже и Блажени непорочнии, били „духу послухаючи“, т. е. пока душа в теле держалась. А со стороны народа один был ответ: „отнимите у нас жизнь, но мы не хочем быть в унии“. „Пристань, ксиенже, на едность, то велю сейчас из пушек палить“, — говорил комиссар Каменский Мелхиседеку, попавшему в руки униатов и не раз бывшему уже на волос от смерти; но тот отвечал: „хотя и безвременно пропаду, но за веру пострадаю; на унию-ж не пристану“»[75].

Однако магнаты не ограничились расправами над православными на местном уровне, а решили начать полномасштабную гражданскую войну (большой рокош). В начале 1768 г. недовольные паны собрались в городке Баре в 60 верстах к западу от Винницы и создали там конфедерацию. Они выступали против решения сейма и самого короля Станислава-Августа Понятовского. Во главе конфедерации стали подкормий Разанский Каменский и известный адвокат Иосиф Пулавский.