Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1933-1936 гг. - Юрий Фельштинский

Шуман подчеркивает свои многочисленные и длительные разговоры со мной, даже преувеличивая их удельный вес. Но этим он дает только лишнее показание против себя. Ведь в письме своем от 16 мая сам Шуман резюмирует содержание этих разговоров, вернее, их общий дух, не в смысле разговоров нейтрального издателя с одним из случайных авторов, а в смысле особого духовного общения, основанного на исключительной нравственной симпатии и проч. и проч. Если даже откинуть патетические преувеличения стиля, то все же вывод получается несомненный и притом двойной: этого тона бесед не могло бы быть, если бы Шуман показал мне проспект, в котором он о Керенском говорит с таким же «воодушевлением» и «восторгом», как и о Либкнехте; с другой стороны, я лично, как бы скептически ни относился к излияниям Шумана, не мог все же допустить, что этот человек вчера только издал гнусную книгу, направленную против Ленина и меня.

Мне кажется, что это есть центральный момент всего дела, более убедительный для умного судьи, чем всякая присяга.

Принкипо, 31 декабря 1929 г.

Если желаете знать персональную причину поведения Гильфердинга, возьмите мою книгу Terrorismus und Komunismus (Anti-Kautsky)[355], найдите там главу Kautsky, Seine Schule und sein Buch[356], там есть характеристика Гильфердинга, которой он не может мне простить, потому что он слишком явно узнал в ней себя. Хорошо бы теперь перепечатать эту характеристику: всего полстраницы.

Есть и еще причина. Вскоре после октябрьского переворота я получил от Гильфердинга письмо, в котором он просил меня освободить из плена одного из его приятелей, из породы венских «докторов» (Herr Dr.)[357]. Ни строчки, ни слова о самой революции! Только просьба о приятельской «услуге», которую я мог бы оказать только в порядке беззакония, личного произвола и грубой несправедливости по отношению ко всем немецким и русским пленным. Нужно еще прибавить следующую деталь. В 1907 году, познакомившись со мною у Каутского, Гильфердинг сразу предложил мне перейти на «ты». Не без удивления я вынужден был согласиться. Так вот письмо начала 1918 г. о беззаконном освобождении приятеля было написано на «ты», и в то же время ни слова об Октябрьской революции. Я не верил своим глазам, хотя и знал, что Гильфердинг — филистер[358] насквозь. Я рассказал о просьбе Гильфердинга Ленину.

— А что он пишет о революции?

— Ни слова.

— Не может быть!!

— Однако так.

— Вот дрянь.

Таков примерно был наш диалог. Я Гильфердингу на его письмо не ответил и просьбы его, конечно, не удовлетворил. А позже я дал вышеупомянутую характеристику его в книге против Каутского.

[1929]

Копия: Джозефу Фрею

Уважаемый товарищ!

Вы спрашиваете совета относительно линии поведения революционных элементов австрийской социал-демократии. К сожалению, я слишком мало для этого знаю состав, цели и методы вашей группы (только на основании № 1 вашей газеты «Революционный социал-демократ», письма тов. Фрея и вашего письма). Поэтому вместо тактических «советов» в собственном смысле этого слова я вынужден остановиться на некоторых принципиальных вопросах, без предварительного уяснения которых обмен мнений по практическим вопросам оказался бы построенным на песке.

Вам кажутся сомнительными слова «терпеливо разъяснять», которыми я характеризую основную задачу австрийских коммунистов. Вы говорите, что года два тому назад терпеливое разъяснение было бы уместно, но что при нынешнем бурном развитии событий для этого уже нет времени. «Теперь слишком поздно», — повторяете вы далее.

Я вижу в этом какое-то недоразумение. В своей небольшой работе об австрийском кризисе я нарочно отметил в скобках, что формула «терпеливо разъяснять» была дана Лениным в апреле 1917 года. Через семь месяцев после того мы были уже у власти. Это значит, что «терпеливое» разъяснение со стороны революционной партии не имеет ничего общего с кунктаторством[360], медлительностью или сектантской замкнутостью. «Терпеливо разъяснять» вовсе не значит разъяснять лениво, вяло, через день по столовой ложке. Своей формулой Ленин говорил в апреле 1917 года своей собственной партии:

«Поймите и признайте открыто, что вы — маленькое меньшинство; не ставьте себе задач, для которых у вас нет сил (напр[имер], немедленное низвержение Временного правительства); не бойтесь противопоставить себя оборонцам, за которыми сейчас идет подавляющее большинство народных масс; вдумайтесь в психологию честного оборонца — рабочего или крестьянина и терпеливо разъясняйте ему, как вырваться из войны»[361].

Совет Ленина означал другими словами: «не думайте, что существуют какие-либо рецепты или фокусы, при помощи которых сразу можно стать сильнее, не завоевав сознания масс; посвятите все ваше время, все ваше революционное нетерпение — «терпеливому разъяснению». Вот подлинный смысл ленинских слов.

Не надо, конечно, впадать в противоположную крайность и истолковывать мои слова так, будто я исхожу из предположения, что австрийские коммунисты через семь месяцев придут к власти. Это по меньшей мере маловероятно. Но если предположить, что события будут действительно развиваться в ближайшее время бурным темпом (чего нельзя считать исключенным), то это значит только, что успехи «терпеливого разъяснения» будут быстро возрастать.

Поэтому слова «теперь уже слишком поздно» кажутся мне совершенным недоразумением. Какие же другие могут быть методы у пролетарских революционеров? Голое политическое нетерпение, которое хочет жать раньше, чем посеяло, ведет либо к оппортунизму, либо к авантюризму, либо к сочетанию одного с другим. За последние пять-шесть лет мы имеем во всех странах десятки примеров как оппортунистических, так и авантюристских попыток искусственно усилить позиции пролетариата без сознательного участия в этом самого пролетариата. Все эти попытки закончились крахом и только ослабили революционное крыло.