Тайная сторона дела Пеньковского. Непризнанная победа России - Анатолий Максимов

Оглядывая библиотеку, Валентина Николаевна продолжала:

— Более того. После девяносто первого года деньги стали стремительно терять силу. И Олег Владимирович один из первых почувствовал эту тенденцию. И знаете, что он сделал? — загадочно посмотрела на меня директриса.

Я пожал плечами, вспоминая, как я и мое окружение теряли деньги в сберкассах — хотя и не столь уж большие, но все же накопления. И мне оставалось только развести руками, что могло означать: тогда все мы попались…

Моя собеседница меня поняла правильно и с расстановкой произнесла:

— Он свои сбережения в сберкассе и те, что, видимо, были у него дома, передал школе… Школе! Это от него можно было ожидать, но это была огромная сумма…

— И сколько, если не секрет?

— Более двадцати пяти тысяч рублей. Теми, старыми, деревянными, как ехидничают сейчас… На копейки можно было путешествовать… — в сердцах высказалась Валентина Николаевна. — Точнее, деньги он не отдал школе — они теряли силу. Но купил на них то, что я ему подсказала. По списку: кирпич, железо кровельное, краску, даже трубы для отопления… Кое-что будет лежать и ждать своего часа… Че-ло-век!

Разговор продолжался, и я спросил, указывая на словари и справочники:

— Он что, занимался переводами?

— Переводил, и именно эти деньги шли школе. Через подписку, а затем — эти 25 000…

— Но кроме английских словарей, здесь еще и французские, итальянские и даже немецкий? Почему? — поинтересовался я.

— Матушка его знала эти языки и занималась переводами, получая по почте рукописи и возвращая их тем же путем…

Теперь, стоя перед скромным книжным богатством его кабинета, я обратил внимание, что там не было ничего о нем самом — ни одной книги. Их я нашел в столе — это говорило о том, что он продолжал играть свою трагическую роль в уединенном уголке России. Играть, скрывая свое прошлое — ведь в книгах было полно его фотографий.

Я вернулся к столу в гостиной и принялся внимательно листать рукопись. С первых строк стало понятным, что Олег Владимирович дискутировал с создателем «Записок Пеньковского», которые у нас вышли лишь в 2000 году. Но, видимо, он их не увидел.

Как позднее я убедился, что это был фактически построчный анализ и комментарий к западной версии «Записок» (у нас «Записки из тайника»). Он даже сохранил заголовки глав, включая предисловие автора к каждой из них. Получилось всего десять глав с эпилогом «Суд».

Естественно, комментарию подверглись лишь значимые моменты, ибо «Записки» содержали более четырехсот страниц. Позднее я понял: он работал только над предисловиями автора к главам, оставив на его совести его «личные» заметки о системе, в которой мы жили, или, например, что из себя представляло ГРУ.

Вот глава «От автора». А автор — Фрэнк Джибни, который в «соавторстве» с ЦРУ и СИС подготовил эти «Записки» еще в середине шестидесятых годов.

Олег Владимирович обращается к Джибни:

«Джибни говорит: «…текст этой книги основан на трех документальных источниках: на записках самого Пеньковского в том виде, как они были доставлены из Советского Союза; на официальном отчете о процессе Пеньковский — Винн, опубликованном издательством «Политическая литература» в 1963 году, а также на сообщениях прессы и материалах дискуссий, связанных с арестом Пеньковского и судом над ним, которые появились в Европе, США и даже в Советском Союзе. Кроме того, я располагал информацией, полученной в результате продолжительных бесед с Гревиллом Винном…»

Комментарий Олега Владимировича:

«…записок как таковых не было. Это — синтез из моих бесед в Лондоне и Париже. А Винн мог дать только то, что я ему подсказывал в силу оперативной необходимости.

Блеф заключался в том, что Дерябин, беглец из КГБ, прекрасно знал, откуда «записки» — это были магнитофонные записи тех самых семнадцати бесед со мной четырех офицеров СИС и ЦРУ в Англии и Франции.

В них, которые выглядели как экспромт, часто оперативная информация прерывалась моими комментариями из моей прошлой жизни или настоящей советской действительности. Это была тактическая уловка для выигрывания времени при обдумывании ответов на вопросы, которые мне ставили мои «коллеги» по западным службам.

Я мог варьировать сведениями о разведке хотя бы потому, что за последние пять-семь лет на Запад работал предатель — офицер ГРУ Попов И., как стало известно позднее, генерал Поляков…

О каких «подстрочных комментариях Дерябина» говорит Джибни? Подстрочные примечания — это плод сотрудников ЦРУ и СИС, а Дерябин — ширма для наивного читателя… Этот перебежчик отстал от своего «офиса» в КГБ лет на десять… И по теории разведки и по спецтерминологии…»

Далее я не буду отмечать, когда говорит Пеньковский, а когда я вставляю свои высказывания — лучше всего: пусть говорит он!

Итак, отрывки из «Рукописи Пеньковского», им самим составленные «после расстрела»:

«Комментируя «записки», инспирированные на Западе, мне хотелось начать с обстоятельств их появления. Уже тогда ЦРУ и СИС пытались использовать «записки» для вбивания клина между нашими разведками — военной и госбезопасности.

Но, как и в прошлые годы, две разведки решали одну, причем глобальную задачу: стратегическая дезинформация противника по сохранению Кубы независимой и, как следствие, на фоне возможной ядерной конфронтации, решение проблемы «ядерного щита» моей страны. Поэтому комментарий к «предисловию к книге» имеет особое значение: дает ключ к пониманию всех остальных «записок», состряпанных на Западе.

Первое. (У Пеньковского это слово было подчеркнуто дважды.) Суд с приговором Винну — по-настоящему, а мне — согласно разработанной легенде. К этому сложному для меня моменту я шел с 1957 года, когда по заданию ГРУ впервые пытался втереться в доверие турецких и американских спецслужб.

Мы торопили события: отставание в ядерной защите грозило дать «карт-бланш» американцам. Ведь если мы создадим паритет ядерных сил, то процесс обмена взаимными ядерными ударами станет невозможным!

Уже тогда, в 1957 году, выстраивалась моя легенда: мои возможности — это ГРУ (Минобороны), мотивы — мое прошлое (отец-белогвардеец) и не оцененное по достоинству мое военное время с добавлением материальных пристрастий (сбыт вещей на рынках Анкары). Позднее — похоть к девицам.

Главный блеф: «мы отстали, и Хрущев обманывает Запад в том, что мы в состоянии нанести превентивный удар (или ответный) — у нас таких сил нет…»

Когда не удалось войти в доверие в Турции, то решили действовать с позиции Москвы, прикрыв меня ГК КНИР. Очень опасались, что американцы не клюнут! Очень это походило на подставу! Но удалось расшевелить англичан, и игра пошла!

Второе. «Крыша» ГК КНИР давала возможность для выездов за рубеж, где закреплялась моя «вербовка» спецслужбами, но нужна была компрометации их работы в СССР, и я стал невыездным, хотя и говорил, что вот-вот поеду за рубеж снова.