Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

Карлик издал крякающий звук, с дьявольским проворством выпрыгнул из отверстия и исчез. До Натана донеслись испуганный возглас Хейзл и гневный рык Гувера. Мальчик принялся медленно, скользя по мокрой земле, выбираться наружу; Хейзл старалась схватить его за руки, чтобы помочь. Гувер стоял рядом, бодро помахивая хвостом.

— Где Грааль? — спросила Хейзл, когда Натан наконец выбрался на поверхность. — У карлика его не было. Я думала, что ты…

— Он отправил Грааль обратно, — объяснил Натан. Небо начало очищаться, проливая свет на промокшую, грязную, побежденную троицу. — Он отправил его назад, в другой мир. Там опасно: я точно знаю. Чаша должна была храниться здесь, пока не понадобится. Плохо это или хорошо, но мы должны были охранять ее и не смогли.

— Откуда ты знаешь? — спросила Хейзл.

— Я не уверен, откуда именно. Просто знаю.

В полном молчании друзья взобрались обратно по склону холма — Гувер бежал впереди. Дождь совсем перестал, и лес окутался паром — бледные струйки испаряющейся влаги поднимались от опавшей листвы и устремлялись вверх. Деревья превратились в размытые ветвящиеся серые силуэты, почти утратив зелень убранства. Порожденные туманом призраки парили в воздухе над самой землей, окутывали стволы и пни. Натан присматривался в поисках следов гномонов: легкого движения в дымке, дрогнувшая веточка или лист; однако лес стоял недвижно, почти неестественно. Друзья еще не вышли из долины, здесь не слышалось пение птиц. Высоко над головой Натан заметил призрачное солнце; его белое лицо едва просвечивало сквозь туман.

Гувер остановился, чуть не доходя до вершины холма; шерсть у него на загривке стала дыбом. Переместившись на несколько ярдов вправо, он принялся обнюхивать что-то лежащее на земле, кажущееся в дымке бесцветным. Потом пес поднял голову и посмотрел на Натана. Мальчик подошел к собаке; за ним приблизилась Хейзл — ощущая какое-то внутреннее сопротивление. Бесцветная масса оказалась костюмом — серым костюмом, совершенно не вписывающимся в пейзаж. Человек лежал, уткнувшись лицом в листву и вытянув вперед руки словно в попытке предотвратить падение. Пальцы зарылись в почву, как будто он цеплялся за землю в каком-то последнем предсмертном спазме. Натан присел рядом на четвереньки, поднял к девочке мгновенно побелевшее лицо.

— Кажется, он мертв. — Голос его звучал пусто, без эмоций. — Он очень холодный.

Хейзл сглотнула комок в горле; она не хотела смотреть — и не могла отвести взгляда. Волосы, прилипшие к голове покойника, в одном месте были покрыты чем-то темным, напоминающим запекшуюся кровь. Человек лежал головой к подножию холма.

— Кто это? — проговорила Хейзл.

— Не знаю. Думаю, нужно вызвать полицию.

— Опять, — вздохнула Хейзл.

Инспектор Побджой сидел на совещании у помощника старшего констебля.

— Его зовут Дитер фон Гумбольдт. Он был дворянином, графом. Немецким — то есть, прошу прощения, австрийским.

— Все они варвары, — неопределенно отозвался помощник, забыв о необходимости быть политкорректным.

— Ему принадлежала чаша, известная как Грааль Лютого Торна. Его прадед заполучил сосуд, когда служил в «СС», а теперь фон Гумбольдт намеревался продать его.

— Бирнбаум — потомок еврея-коллекционера, которому чаша принадлежала прежде, — заявил на нее права, как, впрочем, и Ровена Торн. Они запланировали большую встречу, чтобы на ней попытаться уладить дело без суда, причем почему-то нужно было привезти туда чашу. Фон Гумбольдт так и не объявился, однако сотрудник «Сотбис» позволил всем участникам взглянуть на чашу. Полагаю, собравшиеся желали убедиться, что вещь подлинная… Хотя почему им было не сделать этого в Лондоне…

— Кто-то что-то замышлял?

— Возможно, только непонятно, кто и что именно. Кто мог бы специально навлечь бурю? Когда погас свет, через заднюю дверь ворвался неизвестный и схватил чашу. Если верить показаниям свидетелей, это был или волосатый карлик, или обезьяна. — Инспектор не мог скрыть скептического отношения.

— Прямо-таки «Убийство на улице Морг», — просиял помощник старшего констебля.

— Снаружи были двое детей: видимо, они хотели тайком взглянуть на происходящее, — продолжал Побджой, не знакомый с творчеством Эдгара Аллана По. — Они погнались за вором, однако тому удалось скрыться. На обратном пути дети наткнулись на тело. Я опрашивал их по одному: они говорят одно и то же, все совпадает. Кое в чем мы совершенно уверены. В метеобюро утверждают, что буря началась в четыре двадцать три. Гудман позвонил нам, как только дети добрались до дома, а именно в пять тридцать девять. Хотя результаты вскрытия пока не готовы, неофициальное мнение таково: смерть фон Гумбольдта наступила еще до обеда, примерно между одиннадцатью утра и часом дня.

— Может быть, его убил похититель — прежде чем совершить ограбление?

— Теоретически возможно, только зачем? Когда собираешься умыкнуть чашу, вовсе не обязательно убивать ее владельца. А если убиваешь владельца — подразумевается, что красть уже нет необходимости. Впрочем, я вообще не знаю, что вообще дает убийство владельца.

— И кому теперь досталась проклятая посудина? — спросил помощник.

— У фон Гумбольдта есть младший брат. Он вылетел в Англию для опознания тела. Не то чтобы имелись какие-то сомнения…

— Хорошо. Давайте на минуту забудем об ограблении. Каков мотив убийства?

— Оно временно отсрочит продажу, — ответил Побджой. — Еще больше замутит и без того мутную воду. Оно могло облегчить совершение кражи, а могло являться частью другого плана по завладению чашей, которому не суждено было реализоваться. Вокруг дела поднялся некоторый переполох. Эпштейн — парень из «Сотбис» — утверждает, что сосудом интересуются серьезные коллекционеры. Кое-кто из них мог оказаться нечист на руку.

— Заказ? — вздохнул помощник.

— Возможно. Однако должен заметить, что Эпштейн так не думает. Подлинность чаши до сих пор под вопросом. Очевидно, не удалось установить ее возраст или хотя бы определить, из чего она сделана. Усилился бы к чаше интерес или нет — зависело от дальнейшего анализа.

— Она имеет большую ценность, не так ли?

— Нечто среднее между бесценным и бесполезным, как утверждает Эпштейн. — Побджой, как обычно, не выказал недоумения, однако причуды антикварного бизнеса были за пределами его понимания.

— Весьма полезная информация, — недовольно проворчал помощник. — Что там не так? Тихая мирная деревушка, в которой десятилетиями не совершалось ни одного преступления, — и вдруг ограбление и убийство, причем все в один день. — Последовало молчание, угнетающее невысказанностью мыслей. — Не говорите, дайте я сам догадаюсь. Вы все никак не забудете дело о смерти той старушки. Полагаете, к ней тоже ведет какая-то ниточка.

— Вы сами сказали это, сэр, — поймал собеседника на слове Побджой. — Ни одного мало-мальски значительного преступления в течение десятилетий. Несколько мелких краж, пара взломов более-менее крупных домов поблизости, изредка — пьяный дебош или бытовое насилие вроде того, что учинил Дейв Бэгот; и ни одного сомнительного трупа. А теперь два за месяц. Я не верю в совпадения.