Ветер прошлого - Звева Казати Модиньяни

Барбара Литта огляделась вокруг с улыбкой, выражавшей ужас.

— Дело в том, что гражданка Бонапарт несколько…

— Несколько что?

— Несколько обидчива, если угодно.

— Но ведь всем известно, что месье Ипполит ее любовник? — подлила масла в огонь Джорджиана.

— Я вас умоляю, — ужаснулась маркиза.

— И ни для кого не секрет, что месье Ипполит занял в ее постели место, освобожденное Баррасом.

При своем богатстве и могуществе мужа Джорджиана считала, что может себе позволить говорить все, что вздумается.

— Будьте осторожны, — предупредила ее Барбара Литта. — Возможно, мадам Бонапарт не желает, чтобы кто-то нарушал ее уединение с этим синьором.

— Но если она демонстрирует его всем как призового жеребца, — возразила Джорджиана, — вы же не можете завязать глаза своим гостям!

В этот самый момент Жозефина де Богарне ее заметила и сделала приветственный жест, на который Джорджиана тут же откликнулась.

— Ну? Что я вам говорила? — воскликнула она, лучезарно улыбаясь супруге главнокомандующего освободительной армии.

— В любом случае будьте благоразумны, — еще раз напомнила хозяйка дома, опасаясь скандала.

— Ну разумеется, — успокоила ее гостья.

«Эта первостатейная французская шлюха, — думала она тем временем, — скоро назанимает или уже заняла денег у моего мужа и перестанет задирать нос».

Жозефина де Богарне, чудом избежавшая гильотины, под ножом которой упала благородная голова ее мужа, несколько месяцев назад стала женой Бонапарта. Она поступила так скорее по настоянию своего любовника Барраса, которому уже успела надоесть, чем по любви или хотя бы по расчету. Миланские дамы дружно возненавидели склонную к интригам французскую авантюристку, но все ее боялись.

Джорджиана также не испытывала ни малейшей симпатии к Жозефине де Богарне, но ей предстояло выполнить определенное поручение, поэтому она намеревалась действовать осмотрительно и продолжала улыбаться француженке со всей возможной любезностью.

Джорджиана уже стояла около нее в той самой нише, где гражданка Бонапарт уединилась с Ипполитом, безупречно молодым, слишком красивым, чтобы остаться незамеченным, слишком ленивым и продажным, чтобы отказаться от покровительства перезрелой креолки, сулившего ему немалые выгоды.

При появлении Джорджианы молодой человек встал и поклонился. Жозефина кивком велела ему удалиться, и он повиновался точно так же, как четыре щеголя, составлявшие свиту синьоры Формиджине.

— Вам нравится? — спросила мадам Бонапарт, подразумевая своего кавалера. Так говорят о наряде или безделушке.

Это был тот случай, когда нельзя отвечать ни «да», ни «нет».

— Боюсь, у меня слишком мало опыта для суждения о подобном предмете, — ловко увильнула от ответа Джорджиана.

— Вы себя недооцениваете, гражданка, — возразила Жозефина. — При вашей красоте и уме вы не можете быть лишены способности судить глубоко и тонко.

— Вы слишком добры, гражданка, — в тон ей ответила Джорджиана.

— Ипполит страстен, как Адонис, — продолжала Жозефина, видимо настроенная на откровенность и сердечные признания. — К тому же он так возомнил о себе, что считает себя моим хозяином.

— В этом смысле все мужчины одинаковы.

— Увы, это свидетельствует о нашей слабости, — с грустью признала Жозефина. В эту минуту она была мила, обаятельна, задушевно улыбалась, а мелодичный грудной голос, звучавший задумчиво и томно, подчеркивал искренность ее слов. Но вдруг она переменила тон и превратилась в ту легкомысленную искательницу приключений, которую так ненавидела прекрасная половина миланского высшего общества. — Итак, моя дорогая, — спросила Жозефина, — какие новости из мира финансов вы мне принесли?

Джорджиана вспомнила наставления мужа. «Скажи ей, — посоветовал он, — что твой супруг приобрел эту табакерку за большие деньги у незнакомца, заверившего его, будто нашел ее. Муж считает, что эта табакерка должна вас заинтересовать, и хочет, чтобы я вам ее показала».

Вместо этого Джорджиана сказала:

— Деловые разговоры нагоняют на меня смертную скуку. Я нахожу мир финансов утомительным, он мне чужд и непонятен, гражданка Бонапарт.

— Можете называть меня Жозефиной, моя дорогая.

— Вы оказываете мне большую честь, — улыбнулась Джорджиана, раскрыв веер.

— Как поживает ваш муж?

— Слава богу, неплохо. Он передает вам привет. А как поживает генерал Бонапарт?

— Недавно от него прибыл курьер из Венето, — усмехнулась Жозефина. — Какая-то из моих милейших миланских подруг не поленилась известить его о молодом Шарле и обо мне.

— От души надеюсь, что генерал не поверил подобным низким наветам.

— Генерал верит только мне. Он любит только меня и тех немногих, кого я считаю достойными его любви.

Моисей Формиджине мечтал сделаться министром финансов в новом правительстве. Для достижения этой мечты он был готов полными горстями зачерпнуть из заветных сундуков. Джорджиана об этом знала, как знала и то, что частью полученной власти сможет распоряжаться лично.

— Кто знает, — вздохнула она, — удастся ли мне войти в этот избранный круг.

— Но вы уже стали его частью, — снисходительно улыбнулась Жозефина.

— В таком случае не позволите ли вы мне кое-что сообщить вам.

Жозефина насторожилась.

— Это смотря что, — пошутила она, стараясь скрыть свое любопытство.

— У меня есть один предмет, который, возможно, заинтересует вашего мужа, — наконец открыла тайну жена банкира.

— Моего мужа?

— Гражданин Формиджине, — начала объяснять его супруга, вытаскивая табакерку из своего белого ридикюля, — приобрел эту табакерку у человека, ему неизвестного, за значительную сумму. Лишь впоследствии ему сказали, что она могла принадлежать генералу Бонапарту, — с этими словами Джорджиана протянула Жозефине де Богарне табакерку Саулины.

— Но это же невероятно! — воскликнула гражданка Бонапарт, пристально разглядывая драгоценность. — Вы даже вообразить не можете, какую радость вы мне доставили.

Она сама подарила мужу эту табакерку несколько месяцев назад, 9 марта, по случаю их свадьбы. Жозефина остановила свой выбор на этой вещице среди многих других драгоценных безделушек, потому что прелестная миниатюра неизвестного художника на крышке табакерки была датирована 1769 годом, то есть годом рождения Наполеона. Итак, муж говорил ей правду в письме, отправленном в Париж около месяца назад.

«Я потерял свою табакерку, — сообщал он между прочим. — Прошу тебя, купи мне другую, столь же плоскую, и пусть на ней будут слова любви, сплетенные из твоих волос».

— Я рада, что сумела доставить вам удовольствие, — сказала Джорджиана.