Шикаста - Дорис Лессинг

Сегодня вернулся со своим «бродячим» госпиталем Симон. Неделями он работал по двадцать часов в сутки. Они с Ольгой сидели в гостиной, как два призрака. Сидели молча, не нуждаясь в словах. Джордж мог молчать с ними третьим. Вошедший Бенджамин справился, как дела. Симон уже несколько оклемался, ответил, рассказал, что выручили китайцы. Он и Ольга часто благодарили небеса за то, что есть под рукой китайцы. Но откуда, почему китайцы? — недоумевала я. С чего везде вдруг появились очень полезные, очень толковые китайцы? Никогда не ошибающиеся. Тактичные. Воплощение здравого смысла. В команде Симона шесть китайцев.

Странный выдался денек. Джордж вернулся из колледжа в три. Он преподает право. Говорит, полезно напомнить людям, что такая вещь, как право, может существовать на свете. Я увидела, что он и все его друзья голодны и дала им поесть из приготовленного на ужин. Было у нас двое немцев, трое русских, француженка, китаец и британец. Когда вошел Джордж, поздоровался и сел с ними, сразу что-то изменилось. Возникла атмосфера. Обычно сперва идет простой разговор, обмен новостями, а затем Джордж начинает говорить. Иногда, этот момент можно уловить, иногда он ускользает от восприятия. Тот, кто с ним уже встречался, готов к этому моменту, новичок может не заметить его и все испортить. Эти все уже с Джорджем встречались, внимательно слушали. Но я уловила: что-то не в порядке, насторожилась. От кого-то исходила опасность. Опасным оказался британец, Раймонд Уотте. Когда я это осознала, то удивилась, как я сразу этого не заметила. Явный шпик. Постепенно и остальные поняли это. Все уставились на Уотгса, он заметно трусил. Я ждала, что Джордж что-то скажет или сделает. Но он лишь улыбался. Остальные начали прощаться. Первыми поднялись русские. Остальные последовали за ними. Уотгс остался. Джордж посмотрел на меня, и я тоже осталась в помещении. Джордж вышел, чтобы проводить гостей. Я попыталась завести беседу с Уоттсом, но он трясся, потел и заикался. В прихожей спорили, оттуда доносились гневные голоса. Я поняла, что они хотят убить Уотгса, но Джордж не позволяет. Затем все ушли, Джордж вернулся, кивнул мне, и я вышла. Позже я спросила Джорджа, убьют ли они шпиона. Он сказал, что нет, что тот исправится. Мол, сейчас такое время, что, если всех шпионов поубивать, то народу не останется. Он смотрел на меня и улыбался. Я понимала, что за этой улыбкой последует. Рассуждения о том, что пора мне взрослеть, крепнуть, зреть, закаляться и все такое. Джордж сказал, что люди прежде всего должны есть. И для многих стать шпионом — единственная возможность хоть каким-то образом раздобыть пропитание.

— Неужели ты этого не видишь? — спросил Джордж.

Я сказала, что не вижу.

— Тогда тебе пора повзрослеть, Рэчел. — Ну, вот, добрались! — Ты живешь маменькиной дочкой.

Я разозлилась, а он продолжал:

— Ты не испытывала соблазна. Твои близкие не умирали от голода. Ты не общалась с обездоленными.

— Да, Назим и Ширин, конечно, богатеи, — огрызнулась я.

— Назим и Ширин не обездолены в смысле воспитания. Они честные люди. Вернее, были честными людьми. Такими их воспитали. Но отнюдь не все сейчас растут такими. И не их в том вина.

Я не сразу поняла, что Джордж сказал.

— Они умерли?

— Назим скончался месяц назад от болезни. Простудился и умер.

— То есть, от недоедания…

— Да, фактически так. А Ширин умерла в родах.

Я сразу подумала о детях.

— Двое детей умерли от дизентерии, новорожденного забрала Фатима, а троих взяли в лагерь.

Я заплакала, несмотря на твердую решимость не плакать. Джордж сказал, что если я плачу, то мне нужно еще и еще раз все облумать. Мыслить, зреть, крепнуть и так далее.

И вот я пытаюсь все обдумать и созреть.

И хочется мне умереть вслед за Назимом и Ширин.

Приходится отметить, что Джордж уже не такой красавец, каким был лишь два года назад. Иногда он настолько устает, что даже уродом кажется.

Вижу, что Симон долго не протянет. Как и Ольга, он существует где-то вдали от нас. Джордж старается почаще бывать с родителями. Я тоже сижу с ними, но не могу выдержать долго, приходится выходить, чтобы не заплакать при них. Они не плачут. Они спокойны и серьезны.

Джордж высказал пожелание, чтобы я помогла Бену в детском лагере. У меня глаза на лоб полезли.

— Да-да, Рэчел, там твое призвание.

— Нет, нет и нет! — отрубила я.

— Да, Рэчел, да.

Ввалился Бенджамин, здоровенный опаленный солнцем обалдуй. Глаза бы мои на него не глядели. Джорджа дома не было. Я поняла, что Джордж нарочно подстроил нашу встречу наедине. Бенджамин долбил меня вопросами: «А где Джордж? А где мать? А где отец? А где народ?» Симон ушел в больницу, Ольга прилегла у себя в комнате, я увидела, что Бенджамин чувствует себя дома неуютно, как будто заброшенный ребенок. Заставила себя спросить о лагере. Он просиял. Я не пожалела о том, что спросила. Но теперь придется во все это нырять. Вряд ли я справлюсь. И Джорджа нет, он отправился в Египет по делам своей дурацкой молодежи.

Поехала в лагерь вместе с Бенджамином. У него маленький грузовик. Остановившись у кафе «Мир», он предложил подкинуть желающих. Набрали семнадцать человек, все в лагерь. Дотуда пятнадцать миль. Бенджамин говорит, что как раз достаточно, чтобы лагерь не разнесли посетители. Место живописное, долина среди холмов. Пыльно, конечно, песок на зубах скрипит. Вокруг колючая проволока под напряжением. «Без забора никак нельзя. Чтобы никто из посторонних не забирался внутрь и никто из пацанов не вылез наружу». Конец цитаты, кавычки закрываются. В скобках: Бенджамин. За забором пять тысяч детских душ, по пятьдесят мальчиков под крышей легкого сарая-навеса, в группе пять таких построек, всего двадцать групп. На каждую группу сараев — водоразборная колонка, блок душевых и туалетов. В центре административные и служебные постройки. Лагерь спланирован в виде колеса, каждая спица которого — две группы сараев.

Из зелени — несколько пальм да хибискусовых кустов. Повсюду дети, но все организованы группами, стайками, колоннами, никто не слоняется в одиночку. В половине шестого утра по распорядку подъем. В сараях жарко, душно, поэтому в них никто не задерживается, все высыпают наружу. Утреннюю зарядку проводят тренеры. Для приема пищи устроена бетонная площадка с пальмовым навесом, питание по сменам, в каждой смене пятьсот человек, меняются через двадцать минут, завтракают кашей и йогуртом. Эта примитивная столовая используется почти постоянно. После завтрака занятия и игры. В классах чаще всего по сто человек. Специальных мест для занятий нет, занимаются по всей территории, в том числе и в столовой между приемами пищи. Преподаватели орут во все горло или пользуются микрофонами. Ученики повторяют за ними хором. Иногда над лагерем взмывает жуткая какофония. В одном месте выпевают названия столиц африканских государств, в сотне ярдов выкликают имена древних героев, дальше орут песню о принципах гигиены, еще где-то скучно и неубедительно гундосят об уважении к старшим, далее таблица умножения считывается с доски величиной с дом, и все это под аккомпанемент сур священного Корана и под музыку уроков танца. С уверенностью можно сказать, что детишки, прошедшие через этот лагерь, не подвергнутся тлетворному влиянию компартментализации умов.