Брусиловский прорыв - Александр Бобров

А что в это время происходило, к слову, на Левобережной советской Украине? 30 октября 1937 года секретарям ЦК ВКП(б) — т.т. Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову, Ежову поступает докладная от Мехлиса: «О русских газетах на Украине». Текст гласит: «Ни в одной союзной и автономной республике русская печать не находится в таком захудалом состоянии, как на Украине… В Киеве издаются газеты на немецком, польском, еврейском, болгарском языках. Нет только ни одной газеты на русском языке, если не считать русского издания армейской газеты “Червона армия”. Спрашивается: неужели Украина нуждается больше в немецкой газете, чем в русской? Действительно ли польский и болгарский языки распространены на Украине больше, чем русский? Отсутствие в Киеве руководящей русской газеты свидетельствует о политической близорукости ЦК КП(б) У. Ни в одной из 12 областей УССР, кроме Донбасса, не выходит ни одна областная газета на русском языке. В Донбассе издается на русском языке областная газета “Социалистический Донбасс”. Все остальные газеты Донбасса выходят преимущественно смешанными — часть материалов на русском языке, другая на украинском. Эти газеты какие-то ублюдочные. Мы просим ЦК ВКП(б) рассмотреть этот вопрос и принять вносимый нами проект постановления».

Сегодня, к слову, в областях Западной Украины снова не выходит ни одной газеты на русском языке, а русские-то жители — пока остались. Даже пример с прессой наглядно демонстрирует разный подход к культурной политике народной и буржуазной власти. А самые грозные события тогда еще только накатывались. В 1939 году 1 сентября Германия без объявления войны напала на Польшу, началась Вторая мировая война, 17 сентября 1939 года Красная армия переходит через Збруч и спустя несколько дней «вызволяет» Монастыриску. Петр Иосифович пишет про освобождение в кавычках, как положено в нынешней Украине, но он-то, крестьянский сын и здравый человек, прекрасно понимает, какие возможности открыла перед ним Радяньска власть, которая построила и школу, где он теперь учительствует, и четырехэтажное здание райкома партии, где он заседает в городском совете. До сих пор в центре городка работает трехэтажная библиотека с устаревающим фондом и литературным музеем, но я туда не сумел попасть: увы, закрывается почему-то она слишком рано — в 18 часов. Кстати, недавно Козубский поехал по примеру тысяч земляков на заработки в Польшу (надо было платить в институте за сына), нанялся к хозяину всего за 150 долларов в месяц, вкалывал с пяти утра до девяти вечера. Учительница из соседнего городка узнала, что на поле батрачит ее украинский коллега, познакомилась с ним и была потрясена: «Вы же образованный, достойный человек. Мы летом на Средиземное море в отпуск ездим, а вы тут горбатитесь…»

Еще Петр Иосифович показал, что встреча Красной армии состоялась в долине реки, на том мосту, который, может быть, штурмовал пехотный полк моего отца. Местные жители во главе с коммунистами пошли приветствовать советских воинов с хлебом-солью, но поляки оставили на костеле пулеметное гнездо и при приближении нашей части открыли провокационный огонь. Настороженно настроенные бойцы не разобрались в обстановке и открыли ответный огонь по мирной депутации горожан. Так что эта земля пропитана кровью, измучена провокациями и предательствами. Вот и Брусилов, вступив на нее, по существу, был предан и Ставкой, и своими ревнивыми коллегами.

Вот первый разговор Брусилова с государем после назначения командующим фронтом: «На следующий день в Каменец-Подольске я встретил вечером царя, который, обойдя почетный караул, пригласил меня к себе в вагон и спросил, какое у меня вышло столкновение с Ивановым (прежний командующий фронтом, который чуть не плакал при передаче дел. — А.Б). Я ответил, что у меня лично никаких столкновений и недоразумений с Ивановым нет и не было. Затем царь спросил меня, имею ли я что-либо ему доложить. Я ответил, что имею доклад и весьма серьезный, заключающийся в следующем: в штабе фронт я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, могут только обороняться. Я лично безусловно не согласен с этим мнением; напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению. Если мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, возможно, и мое мнение не будет улажено, как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить.

Государя несколько передернуло, вероятно — вследствие столь резкого и категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был более склонен к положениям нерешительным и неопределенным. Никогда он не любил ставить точек над “i”, тем более не любил, чтобы ему преподносили заявления такого характера. Тем не менее, он никакого неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном совете, который должен был иметь место 1 апреля, причем сказал, что он ничего не имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и другими главнокомандующими».

Признаться вслух: «я ни за, ни против», прежде всего поинтересоваться не состоянием войск, а какими-то побочными обидами прежнего, не справившегося военачальника, самому обижаться на прямоту в критический момент — разве можно себе представить таким Верховного главнокомандующего Сталина? Абсурд! А не понять таланта Брусилова, не разглядеть его счастливой полководческой звезды? — разве можно представить себе такое отношение Сталина к Жукову или Ватутину, памятники которому сносят теперь на Украине…

Брусилов проявил мужество и верность долгу: он не только повторил на военном совете доводы, но настоял на решительных действиях. И не просто «сговорился с командующими армиями», а твердо приказал готовиться к наступлению. И оно победоносно грянуло! А чем завершилось? «Русское высшее командование либо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо, если их имеет, то их не выполняет… Высшее командование не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготовлять наступление… Высшее командование не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах… Армия отчетливо сознает, что если эти причины не будут устранены, то победы мы, несмотря ни на какие жертвы, не добьемся», — так заявил путаник и демагог М.В. Родзянко, председатель IV Государственной думы, но суть его заявления — не опровергнуть. «…Летняя операция 1916 г. является первым фактом, обусловившим разложение русской армии, проявившееся осенью и зимой этого года. Это разложение представляется крупным звеном цепи событий падения прежней государственности», — сказал А.А. Свечин, полковник, командир 8-го Финляндского стрелкового полка. Наверное, это могли повторить многие боевые офицеры, потому и осознал мой отец, что империя рухнула закономерно, принял революцию и работал уже на советскую власть, хоть часто вслух, как помню я с детства, высказывал недовольство многими её действиями. Лишь однажды, выпив с любимым братом Виктором (тот был всего на год моложе и тоже воевал в Первую мировую), сказал в сердцах: «А жаль, что мы свои шашки “За храбрость!” в Оке утопили…»