Семья О’Брайен - Лайза Дженова

– Да?

– Живи своей жизнью, родная. Что бы ни случилось, она слишком коротка. Делай то, что хочешь, без сожалений и без вины.

Отец потрясающе справляется, он живет с БХ, подавая пример своим детям, но подобная перемена настроения оказывается для Кейти полной неожиданностью. Она благодарна ему за благословение, но сложить вещи ей мешает не родительское неодобрение, а тяжелая черная масса внутри; это она не дает ей разрешения ехать.

– Ты не устаешь меня удивлять, пап.

– А ты что, думала, только твои йоги просветленные?

Кейти смеется. Ее улыбка отражается в его глазах – вот он, ее отец. Она видит в его глазах любовь, стоит только посмотреть.

– Ты хочешь сказать, копы тоже просветленные? – дразнится она.

– А то. Нам не разрешают надеть форму, пока не пройдем обучение дзену.

Она снова смеется.

– Идем туда, – говорит папа, кивая в сторону тропинки.

Мощеная дорожка неровная и извилистая, Кейти следит за каждым опасным шагом отца, не зная, найдется ли у нее еще пластырь, если отец вдруг упадет, но они доходят до конца дорожки без происшествий. Перед ними небольшой фонтан, мелкий прудик в круглом бетонном резервуаре со скромной струйкой, бьющей из середины. За фонтаном открывается знакомая панорама небоскребов, Бостонского правительственного центра и финансового района.

– Красивый город, – говорит папа, глядя вдаль.

– Да, – отвечает Кейти, думая, что он ничего, и гадая, как может выглядеть Портленд.

– У меня для тебя кое-что есть, – говорит папа, засовывая руку в карман брюк.

Он достает четвертак и протягивает его Кейти на ладони.

– Возьми, на счастье.

Отдавая Кейти четвертак, он на мгновение задерживает ее руку в своей.

– Спасибо, пап.

Кейти зажимает четвертак в кулаке и закрывает глаза. Представляет черную массу страха в своей груди, вдыхает глубоко, как только может, а потом выдыхает, выталкивая черную массу через рот, выпуская ее. Потом она открывает глаза, поворачивается и бросает четвертак в фонтан.

Смотрит на отца. Лицо у него пораженное и бледное.

– Поверить не могу, что ты это сделала, – говорит он.

– Что? Я загадала желание.

Он смеется и качает головой.

– А ты бы хотел, чтобы я с ним что сделала?

– Не знаю. Я не ожидал, что ты от него избавишься.

– Я загадала желание.

– Хорошо, родная. Надеюсь, оно сбудется.

– И я.

Еще какое-то время, прежде чем отправиться искать машину, они стоят под теплым солнечным небом, вместе боясь и надеясь.

Середина дня, Кейти и Меган сидят на веранде. Меган курит – она это делает, только когда нет опасности, что увидит или унюхает мама. Их дедушка умер от рака легких, и мама с ума сходит, если застает Меган с сигаретой. Патрик спит, Колин гуляет с малышом, мама и Джей Джей на работе, а папа на физиотерапии. Кук-стрит залита солнцем. Тихо, мимо не ездят машины, никто не бегает трусцой и не гуляет с собакой. Никого нет.

Кейти сто лет не зависала вот так с Меган. Они живут вместе, и все думают, что они постоянно видятся. А они видятся редко и чаще всего только для того, чтобы сонно сказать «доброе утро», когда наливают себе кофе или чаю, наскоро поздороваться, когда Кейти убегает на занятие, или Меган вылетает из дому, чтобы успеть на автобус в центр; проносятся мимо друг друга, когда Меган укладывает косметичку для спектакля или Кейти переодевается из одежды для йоги в джинсы и свитер перед свиданием с Феликсом, быстро обнимаются – и желают друг другу спокойной ночи, прежде чем разойтись по разным спальням и закрыть за собой дверь. Это если Кейти дома, что бывает редко. Она чаще всего ночует у Феликса. Пусть выросшая между ними преграда и рухнула, они с Меган по-прежнему остаются по разные стороны бывшей стены. Причин отдаляться друг от друга нет, но они еще не научились заново быть близкими.

– Так что у вас с Феликсом? – спрашивает Меган, стряхивая с сигареты пепел.

– Не знаю. Мы в последнее время часто ссоримся.

Меган кивает.

– Из-за чего? – спрашивает она, и ее бровь идеальной формы поднимается.

Она и так знает.

– Он давит на меня, чтобы я приняла решение по поводу Портленда, а меня это убивает. То есть мне и так слишком много всего нужно сейчас решать.

Результат генетического анализа висит над Кейти, как нож гильотины, острое лезвие маячит всего в нескольких дюймах от нежной голой кожи на шее. Но, возможно, результат отрицательный, и нет никакой гильотины. Может, у нее нормальный ген и она не заболеет. Может, она свободна.

Она пытается представить ощущение свободы, но она сидит рядом с Меган, своей старшей сестрой, изысканной прекрасной балериной, которая заболеет БХ, и свобода от БХ вовсе не ощущается как свобода. Она кажется несправедливой, запятнанной, порченой. Кейти чувствует, что совершенно недостойна такой свободы.

– Просто сейчас совсем не время, – говорит Кейти.

– А может, как раз самое время, – отзывается Меган.

Кейти внимательно смотрит на сестру: на ее гладкие каштановые волосы, зеленые миндалевидные глаза, на пять веснушек на ее лице. Пять. Чтобы сосчитать веснушки на лице Кейти, потребуется целый день и калькулятор. Меган изящная, хрупкая, у нее маленькие аккуратные ножки. Кейти ставит свою корявую, как у Фреда Флинтстоуна[16], босую ступню рядом с ногой Меган. По ногам и не скажешь, что они в родстве.

У них одинаковое чувство юмора, они предпочитают похожую одежду, музыку и мужчин. Меган понимает Кейти лучше всех в мире. Но, кроме того, что Меган от природы красивее, умнее и танцует, как ангел, она еще всегда была смелее Кейти. В средней школе Кейти отчаянно хотелось играть одну из сирот в постановке «Энни». В ее безумных мечтах учительница выбирала ее на роль самой Энни. Но она слишком боялась, была отвратительно застенчива, не решалась даже сказать вслух о своем желании, что уж говорить про осуществить. Меган пошла на прослушивание. Она играла одну из сирот. Кейти ее за это ненавидела, ее снедала зависть, она несколько месяцев не разговаривала с сестрой. Она так и не сказала Меган, из-за чего.

Меган никогда не боялась в открытую флиртовать с мальчиком, который ей нравился, и точно так же она не боится отшивать парней, если они не в ее вкусе. Она знала, что хочет быть балериной с самого детства, – и двигалась к своей цели на полной скорости. Без колебаний. Без размышлений о том, достаточно ли она хороша, не допуская мысли об обратном. Без невнятных планов о том, что, может быть, когда-нибудь. Она просто предъявляла права: «Это мое».