Смерть в рассрочку - Сергей Скрипник

Видимо, сознание он потерял не надолго, потому что, когда очнулся на полу в гостиной, налетчики только приступили ж осмотру комнаты. Первая его мысль была о Лене. Но он сознавал, что ничем не сможет ей помочь. Пока проснется, услышав его крик о том, чтобы закрылась на ключ, пока встанет, будет поздно. Второй была мысль о лежавшем под бумагами в нижнем ящике отцовского стола его именном «Макарове». Максим недавно примерял его к руке и знал, что пистолет заряжен. Впрочем, заряжен он был всегда. Сейчас для него было самым важным делом на свете — попасть в отцовский кабинет. Подобрав незаметно ноги, он вскочил и бросился в коридор. Его догнали и сбили с ног уже в кабинете. Парни впервые заговорили:

— Ты гляди, какой прыткий фраер оказался.

— А чего он сюда рванул?

— Ценности спасать. Ха-ха…

— Видно, запереться хотел, — парень присел перед лежащим Максимом на корточки.

— Тебе ведь сказано было, фуфло, чтоб без шуток. Сказано ведь, а? А ты, баран, в ЦК попер. И что? Да то, что пришибем тебя здесь, а твою сеструху там. Но до того мы с ней еще немного покувыркаемся.

Он поднялся и неожиданно ударил Максима ногой в лицо. Словно по команде, на него набросились и те двое. Они били ногами в пах, по ребрам, почкам, печени, по голове.

Максим очнулся от далеких пронзительных криков, то смолкающих, то возникавших вновь, и понял, что это кричит Лена. Он дернулся, но тело пронзила такая острая, охватывающая все тело боль, будто его с размаха швырнули на широкую доску с торчавшими из нее ножами. Кровь заливала лицо. Казалось, боль сочится из каждой мышцы. Мокрый от крови и пота, он прополз полтора метра до отцовского стола и сумел открыть нижний ящик. Когда разбитые ударами каблуков пальцы сжали рукоять пистолета, Максим почувствовал или показалось, что боль становится не такой невыносимой, а вздрагивающие мышцы обретают силу.

Ему понадобилось пять минут, чтобы дотащить себя до спальни Лены. Дверь была распахнута. Он увидел распластанное на постели нагое тело сестры. Она уже не кричала. Один из парней держал ее голову, ладонью зажимая рот, другой сжимал ее руки, навалившись сверху, третий стоял на коленях у нее между ног со спущенными штанами. Судя по их довольным ухмылкам, они пошли уже по второму кругу.

Видимо, от отца он унаследовал твердость руки. Первая пуля вошла в живот того, что стоял на коленях, и швырнула его на спину. Вторая пробила череп стоявшему у изголовья. Третий, не спуская с Максима заполненных ужасом глаз, отпрянул от Лены и опустился перед кроватью на колени. «Ты что, ты что, — бомотал он. — Не надо, не надо. Нас заставили, заставили». Максим выстрелил ему в лицо.

Тут он услышал какой-то шум в прихожей и, продолжая стоять в дверях, обернулся. На него с выражением испуга и удивления смотрел один из подчиненных Ульина. Пуля попала ему в грудь. Видимо, он пришел проверить работу своих подручных. Когда он упал, за ним открылся еще один, тот, третий из кабинета подполковника. Пуля Максима разорвала ему горло. Свинец чекиста вошел Максиму в сердце.

Как бы ни старались специалисты учитывать психологическую совместимость людей при комплектовании таких групп особого назначения, какой командовал Кондратюк, все-таки постоянное общение с кратчайшими перерывами из часа в час, днем и ночью, из месяца в месяц на протяжении нескольких лет, рождало необходимость отдыхать друг от друга. Каждый знал, какие у кого привычки, склонности, любимые выражения, повторяющиеся шутки, присказки, помнил не раз пересказанные случаи из жизни товарищей. И если при выходе на боевое задание все это автоматически отметалось в сторону, поскольку люди думали только о деле, то в перерывах между заданиями снова всплывало, начинало раздражать, порождать неприязнь и отчуждение. И хотя никому из парней ни разу выдержка не изменила до такой степени, чтобы начались мелкие свары или вспыхивали беспричинные скандалы, все понимали, что это не исключено. Командир знал это не хуже подчиненных, потому что испытал на себе. Оттого-то между заданиями — а перерывы могли длиться и месяц — он, кроме необходимого для занятий времени, давал парням полную свободу.

Сам он пристрастился к чтению. И не просто пристрастился. Начиная со второго года войны, когда позади остались первые впечатления, стрессы от убийств, смертей, мучений раненых, от неподдающихся человеческому разумению зверств моджахедов, озверения советских солдат, сметенных авиацией с лица земли кишлаков, им овладела какая-то неестественная, необоримая тяга к чтению. Видимо таким необычным образом выразилась у него защитная реакция психики. Он искал книги, где только было возможно, и читал все, что попадало в руки — сказки, стихи, детективы, учебники по физике, математике, даже исследования по ихтиологии.

Устроившись по обыкновению у авиаторов, с которыми у него давно сложились приятельские отношения, Игорь с увлечением читал добытый у знакомого врача роман Альфреда де Мюссе «Исповедь сына века», когда перед ним предстал Михаил Марьясин.

— Эти охломоны авиаторы еле допустили к тебе, — сказал он. — Им нравится твое непонятное для них увлечение. Хотя на Руси всегда благоволили к юродивым и относились к ним с бережением, — рассмеялся Михаил. — Вставай, чтец, пошли.

— Куда и зачем? — спросил Кондратюк.

— Пошли, пошли. Вопросы потом. Кстати, что читаешь? — поинтересовался он, когда направились к себе. — Наставление по коневодству или Фейербаха о материи как субстракте реальности? Игорь рассмеялся:

— Знаешь, мне запомнилась чья-то фраза: «Природе наплевать, читал ли ты Фейербаха».

— Ага, — хмыкнул Михаил. — Она доплюется до того, что человек ее уничтожит. — Он взял из рук Игоря книгу. — Ого! А почему не что-нибудь поближе к соцреализму? Почему не Горького, например?

— Охотно перечитал бы, так ведь нету.

— Неужели и его «Клима Самгина» читал?

— Это не читал.

— Повезло. Эту штуку ты бы не осилил даже при твоей сумасшедшей тяге к чтению. Что там говорить. Горький велик. Но эта его вещь по соцреалистическому занудству может сравниться разве только с «Жаном Кристофом» Ромен Роллана.

— Зачем же ты их читал? — усмехнулся Игорь.

— Чтобы знать. Мне тоже запомнилась чужая мысль: «Все, что достойно бытия, достойно и знания». Но я с ней не согласен.

— Ну, хорошо, — рассмеялся Игорь. — А сообщить, зачем ты меня вытащил, согласен?

— Я только что встретил нашего благодетеля Семена Ивановича Жилина, и он предупредил, чтобы наши парни не нажимали на выпивку, потому что нас, похоже, ждет ответственное задание. Я же к греховному зелью пристрастен зело, прости мя господи за каламбур. А потому, здраво рассудив, что в ближайшем будущем пить нам не придется, предлагаю вместе распить пару бутылок. А знаешь чем, помимо прочих неоспоримых достоинств, еще хороша водка?

— Чем же?

— Тем, что жевать не надо, а ужраться можно.

— Это я уже где-то слышал, — улыбнулся Игорь.