Город и псы - Марио Варгас Льоса

это свидание раздражает его.

– Кадет Фернандес выдвинул против вас обвинение. Вы знаете, в чем он вас обвиняет. Начальство считает, что это обвинение необоснованно. – Он говорил медленно, подыскивая наиболее общие выражения. Иногда он открывал рот и, растянув губы, так и застывал на время. – Об этом больше не должно быть и речи – ни здесь, ни в городе. Подобные разговоры могут принести вред училищу. Так как с этим делом покончено, вы отправляетесь сейчас в свой взвод и храните полнейшее молчание. В противном случае вы оба будете сурово наказаны. Полковник поручил мне передать вам лично, что вы несете ответственность за любые нежелательные разговоры.

Ягуар слушал опустив голову. Но как только лейтенант замолк, он поднял на него глаза:

– Вот видите, сеньор лейтенант? Я же вам говорил. Это все он выдумал. – И он с презрением показал на Альберто.

– Нет, это не выдумка, – сказал Альберто. – Ты убийца.

– Молчать! – сказал Гамбоа. – Молчать, кретины! Альберто и Ягуар невольно вскочили.

– Кадет Фернандес, – сказал Гамбоа, – всего два часа назад вы в моем присутствии отказались от предъявленных вами обвинений. Теперь вы не имеете права говорить об этом под страхом строжайшего наказания. Я сам накажу вас как следует. Я, кажется, ясно сказал?

– Сеньор лейтенант, – пробормотал Альберто, – перед полковником я растерялся, вернее, я не мог поступить иначе. Он не дал мне говорить. Кроме того…

– Кроме того, – прервал его Гамбоа, – вы не имеете права обвинять кого бы то ни было. Не вам судить других. Будь я тут главный, давно бы выгнал вас из училища. Надеюсь, вы бросите заниматься порнографической писаниной, если хотите закончить курс?

– Да, сеньор лейтенант. Но это не относится к делу. Я…

– Вы отказались от своих слов перед полковником. Все. – Гамбоа повернулся к Ягуару: – Что касается вас, то, вполне возможно, вы не имеете никакого отношения к смерти кадета Араны. Но вы и без того совершили тяжкие проступки. Уверяю вас, вам больше не удастся водить за нос офицеров. Я приму все необходимые меры. А теперь оба можете идти. И помните, что я сказал.

Альберто и Ягуар вышли. Гамбоа закрыл за ними дверь. Из столовой доносились говор и музыка – вальс сменился народным танцем. Они спустились к плацу. Ветра уже не было, трава на газонах не колыхалась. Они медленно двинулись в сторону казармы.

– Офицеры – дерьмо, – сказал Альберто, не глядя на Ягуара. – Все, даже Гамбоа. Я думал, он не такой, как остальные.

– Что, накрылся со своими рассказиками?

– Да.

– Ну пропал ты!

– Нет, – сказал Альберто. – Они просто использовали их для шантажа; я беру назад свое обвинение, а они забудут про рассказики. Так мне полковник дал понять. Вот сволочи.

Ягуар засмеялся.

– Ты что, бредишь? – сказал он. – С каких это пор меня стали защищать офицеры?

– Да они не тебя, они себя защищают. Им не хочется иметь неприятности. Плевать им, что Холуй умер.

– Это точно, – сказал Ягуар. – Говорят, даже родным не разрешили с ним повидаться, когда он лежал в госпитале. Представляешь? Умирать и видеть вокруг себя только врачей да офицеров. Они просто дерьмо.

– И тебе тоже наплевать, что он умер, – сказал Альберто. – Тебе только б отомстить за Каву.

– Что? – сказал Ягуар, остановившись и глядя Альберто прямо в глаза. – Как ты сказал?

– Что сказал?

– Значит, это он донес на Каву? – Глаза Ягуара метали молнии.

– Брось комедию ломать, – сказал Альберто. – Брось притворяться.

– Да не притворяюсь я, черт. Не знал я, что это он донес на Каву. Тогда хорошо, что он подох. Я бы всех стукачей в землю загнал.

Альберто не привык еще смотреть одним глазом и плохо рассчитал движение. Он протянул руку, чтобы схватить Ягуара за рубашку, но схватил только воздух.

– Ты не знал, что Холуй донес на Каву? Поклянись. Поклянись своей матерью. Скажи: «Пусть моя мать умрет, если я знал». Клянись.

– Моя мать и так умерла, – сказал Ягуар. – Ничего я не знал.

– Поклянись, если ты мужчина.

– Клянусь, что я не знал.

– Я думал, что ты знал, поэтому его и убил, – сказал Альберто. – Если ты действительно не знал, значит, я ошибся. Прости меня, Ягуар.

– Теперь поздно каяться, – сказал Ягуар. – Ты хоть больше не стучи. Хуже этого ничего нет.

Они пришли после обеда, нахлынули, как наводнение. Альберто услышал их издали: сначала донесся глухой топот ног по траве, потом неистовая барабанная дробь – они пересекали плац, – и вдруг совсем рядом, во дворе, раздался дикий гам, грохот сотен ботинок по асфальту. В ту минуту, когда шум достиг предела, двери казармы распахнулись настежь и на пороге показались знакомые фигуры и лица. Несколько голосов отрывисто выкрикнули имена – его и Ягуара. Ввалившись в спальню, кадеты разделились на два потока: один устремился к нему, другой – вглубь, туда, где стояла Ягуарова койка. Впереди кадетов, приближавшихся к Альберто, шел Вальяно; ребята энергично жестикулировали, глаза их горели любопытством. Окруженный десятками глаз, под градом непрерывных вопросов, Альберто испугался. На один миг ему показалось, что они пришли линчевать его. Он попытался было улыбнуться, но понял, что они бы все равно не увидели: бинты закрывали лицо. Раздались вопли: «Вампир! монстр! чудовище!» Потом посыпались вопросы. Он начал говорить – говорил хрипло, с трудом, притворяясь, будто его душат бинты. «Несчастный случай, – хрипел он. – Я только сегодня утром вышел из госпиталя». – «Да, попортили тебе рожу», – говорил Вальяно; другие вторили: «Как пить дать останешься без глаз! Будешь тогда не Писатель, а Кривой». С расспросами не приставали, подробностями никто не интересовался, все наперебой шутили, выдумывали новые прозвища, подсмеивались. «Меня сшибла машина, – сказал Альберто. – Я шлепнулся лицом на мостовую на проспекте Второго мая». А сжимавшее его кольцо кадетов уже редело: одни расходились по койкам, другие подходили поближе и потешались над его бинтами. Вдруг кто-то крикнул: «Держу пари, что это все вранье. Ягуар и Писатель подрались». Громовой хохот потряс казарму. Альберто с благодарностью подумал о фельдшере: бинты закрывали лицо, никто не мог ни о чем догадаться. Единственным глазом Альберто видел Вальяно – тот стоял перед ним, Арроспиде и Монтеса. Он видел их, как сквозь туман. Но ясно ощущал присутствие всех остальных, слышал голоса, подтрунивавшие – хотя и не слишком смело – над ним и Ягуаром. «Что ты сделал с нашим Писателем, Ягуар?» – спрашивал один. Другой обращался к Альберто: «Значит, царапаешься, как баба?». Альберто тщетно пытался различить сквозь общий шум голос Ягуара. Увидеть его он тоже не мог: шкафы, койки, кадеты заслоняли его. Смех и шутки не прекращались; особенно выделялся язвительный, тонкий голос Вальяно. Негр был неистощим.