Золотая ослица - Елена Черникова

- Не совсем понимаю, отчего в ваших словах звучит критика женской ненасытности? Вы сами рассказывали мне сегодня о своём долгом и неукротимом томлении... - напомнила ему Ли.

- Да, рассказывал. Но у мужчин всё это бедствие, во-первых, в конце концов утихомиривается, а у женщин только нарастает с годами, и во-вторых, мужчина входит и уходит, а женщина принимает в себя и там и оставляет принятое.

- Словом, вы физиолог-моралист, пытающийся подчинить природу человека выдумкам нравственности. Поэтому работаете в судмедморге прозектором и пишете отчеты для обескураженных мужей и любовников - чтоб впредь знали... И вообще - чтоб знали. И вам не жаль бедное человечество? Да и, кстати, не все темпераментные дамы, насколько я знаю, обязательно умирают рано. Моя бабушка, мать отца, например, вышла замуж в четвертый раз, когда ей исполнилось восемьдесят четыре года.

- Жизнь многообразна, вы тут совершенно правы. Я художник, посему слегка сгущаю краски действительности, как и любой творческий человек. Я просто транслирую свою правду жизни. Кому надо - поймет. - Он был очень улыбчивый, этот С.

- Но, простите, вы не просто писатель. Вы патологоанатом в конкретном месте. И ваши читатели легко могут представить себя на месте ваших... э-э-э... клиентов. И степень вероятности попасть именно к вам в руки очень велика... - ляпнула Ли. Он усмехнулся.

- Ничуть. Любой эксперт знает всё то же самое. Про те же сперматозоиды, скажем... Это обязательно. Просто ему, обыкновенному эксперту, не до высоких человеческих задач. Он констатирует. А я, рассекая, например, какую-нибудь печень, кончиками ногтей чувствую, какие напитки предпочитала покойница в последние годы жизни. Когда её мозги лежат на моей ладони, я слышу все её глупые, нервные тайны, я знаю даже, сколько раз в жизни она вообще спала с мужчинами. Это особый, уникальный талант, не исследованный наукой, да я и не собираюсь быть исследованным наукой. Обойдется наука. Я вечен.

- А это вы с чего взяли? - начала приходить в себя Ли. - Так же помрете, повезут в морг, попотрошат от души... Ведь так у всех?

- Нет. Ничего такого не будет. Я выкупил свой труп у всех: у науки, у родственников, у бывших и будущих жен, у меня уже есть могила, на ней стоит памятник - пока что с одной датой, открытой. И есть продуманная система посмертного материального взаимоотношения со всеми сопровождающими это дело лицами, чтоб не вышло никаких неожиданностей. Меня не будут вскрывать, я позаботился. - И на его лице впервые воцарилась жесткая серьезность.

- А хитрость? А подкуп? А слабости человеческие? А ненависть просвещенных вами мужей и любовников? - Ли уже искренне ненавидела С.

- Я всё продумал. Не наскакивайте на меня. И - в конце-то концов - я же прав. Прав! Правда о женщине должна быть рассказана не в войне-и-мирах и не в аннах-карениных, а именно так, как это делаю я: скальпелем и пером. Только этот тандем убедителен. Кстати, мне сейчас пришла в голову превосходная идея... А где ваша дочь?

- Откуда вы знаете, что у меня дочь? - удивилась Ли, не подумав.

- Мадам, мне показалось, что вы заметили происшествие, бывшее между нами ну вот только-только... - иронично заметил С.

- А, да, ведь вы членом читаете всё на свете. Не только пальцами в резиновых перчатках. Дочь отдыхает. Отпуск. Молодость, знаете ли... А что?

- А я женюсь на ней и буду е...ть её каждый день так, как только что вас. Она совсем юная, она будет околдована таким сексом, я сделаю из неё наркоманку моего члена. И вот с нею-то я и договорюсь. Она проследит, чтобы мое завещание было выполнено точь-в-точь. - Он говорил всё это абсолютно серьезно.

У Ли перехватило горло. Ладно - горло; всё перехватило. Ненависть к С, страх за дочь, страсть к его члену-читателю - всё слилось в ураган. И что ужасно - что она ни секунды не сомневалась в искренности его намерений. Он всё ей продемонстрировал. Если б Ли сейчас спросила у него - какая группа крови была у ее прабабушки по материнской линии, - он ответил бы. Правильно ответил бы.

Что делать?

- Вы совершенно зря так лихорадочно соображаете, как выкрутиться из сложившейся ситуации, - сказал С. - Это невозможно. Во-первых, я читаю ваши мысли. Во-вторых, всё будет так, как я решил.

Ли встала и ушла в свою спальню. В нижнем ящике комода лежал маленький пистолет, никогда не бывший в употреблении. Ли зарядила его, положила в карман и вернулась на кухню.

Уже стемнело. Горело крошечное бра. Господин С смотрел на Ли, прислонившись к стене. Он не был бледен. Большие глаза улыбались ласковой улыбкой опытного прозектора. Седая бородка отливала холодным серебром в лучах круглого настенного бра. Могучие руки с выпуклыми мышцами он заложил за спину, открыв сильную плоскую грудь.

Ли опустила руку в карман. Господин С не шелохнулся. Она внимательно посмотрела в его бессмысленные зрачки. Четыре метра кухни, разделявшие их, казались то бесконечностью, то пустяком...

Ли почудилось, что она очень быстро выхватила пистолет из кармана и недолго целилась. Но выстрелили они одновременно.

- ...Я понимаю, дорогая Ли, как трудно было рассказать мне эту букву. Отдохните, а то вы как-то почернели с лица. Вам не идет так выглядеть... - проявил сочувствие Люцифер.

- Я не могла не рассказать эту букву. А я всегда держу слово, - устало напомнила она.

- Хорошо. Мне нравится, что вы сознались. Это годится. Теперь я вернусь к нашей любимой бордовой книжечке и напомню вам, что происходило с м о и м и героями после отрыва трепетной женской души от бренного мужского тела...

- Вы никогда не избавитесь от иронии, мистер Фер, - сказала Ли ночному попутчику.

- Никогда. А зачем? Да тут и впрямь забавно.

Я наслаждался, следя за полетом... Я-то знал, чем он кончится.

* * *

Помните, ей очень захотелось обратно? Оторвавшись от плоти и не прильнув к бесплотным, она ощущала одиночество - гораздо худшее, чем, скажем, у преступника в одиночке.

Преступник хоть знает, помнит, что вокруг - недоступный мир, населенный живыми, будь они неладны, очевидными человеческими существами.

Вокруг свободно болтающейся Ли проплывали, пролетали, пробегали, проползали тени всех мыслимых и немыслимых форм, плотностей и оттенков, но все они были чрезвычайно заняты либо собой, либо взаимоотношениями. Некоторые поднимали дикий визг при её приближении, иные не обращали никакого внимания. Во всех случаях работал другой, не земной, неведомый Ли этикет, и она искренне недоумевала - откуда все они знают правила этого этикета...

Долго, очень долго Ли искала свою собственную форму, отказавшись от мысли вернуться в тело Гедата. Память о былом слабела и улетучивалась с каждым мгновением. Всё быстрее таяли старые чувства, и всё больнее тянула цель: найти свою оболочку, но взять ее без спаривания с кем-нибудь из оголтелых, кишащих окрест. На всякий случай, Ли педантично облетала любой мало-мальски заметный призрак по широкой дуге. В этом мире, где она очутилась, спаривание казалось губительным, жутким. Кто-то д р у г о й иногда, казалось, искал её, или не её, но ведь она могла подвернуться!.. Словом, она всех тут сторонилась, постигая самое абсолютное одиночество, описать которое не в силах ни один язык.