Эдгар Уоллес. Сообразительный мистер Ридер. Гилберт Кит Честертон. Воскрешение отца Брауна - Эдгар Уоллес

В общем, они сказали, что возвращаться еще рано и мы можем еще минут десять побродить. Поэтому мы прошли немного дальше по песчаному берегу, ничем таким не занимаясь. Так, бросали в воду камни и палки, чтобы собака их приносила. Правда, на меня сгущающиеся сумерки почему-то произвели какое-то тягостное впечатление. Да еще этот Камень судьбы на душу давил. А потом случилось нечто удивительное. Нокс в очередной раз вытащил из воды тросточку Герберта, Гарри швырнул в воду свою, пес снова забежал в воду и поплыл, но я думаю, что ровно в половине пятого он неожиданно остановился, вернулся на берег, встал перед нами, а потом вдруг поднял голову и завыл. Поверите, более печального и жуткого воя я в жизни не слыхивал.

«Что это с ним?» – спросил Герберт, но мы не знали, что ответить. Когда вой, перешедший в скулеж, прекратился, на пустынном берегу стало ужасно тихо. Но ненадолго. Раздался крик! Женский крик, откуда-то из-за живой изгороди. Тогда мы не знали, что это, позже выяснилось, что это закричала девушка, когда увидела тело убитого отца.

– И вы, надо полагать, вернулись, – терпеливо произнес отец Браун. – Что же случилось потом?

– Я расскажу вам, что случилось потом, – мрачным голосом сказал Фиеннс. – Когда мы вернулись в сад, первым, кого мы увидели, был Трейл, адвокат. Я до сих пор так и представляю его черный костюм и черные бакенбарды на фоне голубых цветов, которые уходят вдаль сужающейся дорожкой прямо к двери беседки, за которой виднеется красное садящееся солнце и в отдалении причудливый темный силуэт Камня судьбы. Адвокат стоял лицом к закату, поэтому лицо его оставалось в тени, но я клянусь, он улыбался! Я видел его белые зубы. А Нокс, едва заметив его, бросился вперед, остановился посреди дорожки и принялся на него лаять. Он лаял злобно и истошно. Ей-богу, можно было подумать, что еще немного, и можно будет разобрать страшные проклятия в этих полных ненависти звуках. Ну, а адвокат, тот только пригнулся и припустил по дорожке к дому.

Неожиданно отец Браун вскочил, охваченный сильным волнением.

– Значит, пес указал на его виновность, да?! – вскричал он. – Собака-прорицатель вынесла свой приговор. И вы наверняка обратили внимание, какие птицы в это время пролетали над вами? Может быть, вы заметили, в какую сторону они сворачивали? Вы у авгуров справились, какие жертвы приносились богам? Я надеюсь, вы не забыли вспороть собаке брюхо и обследовать ее внутренности? Вот они ваши варварские научные методы, которыми вы пользуетесь, когда хотите лишить человека жизни и чести!

С трудом справившись с удивлением, Фиеннс промолвил:

– Что с вами? Что я такого натворил на этот раз?

Тут в глазах священника появилось странное удивленное и взволнованное выражение, выражение, которое появляется в первую секунду на лице человека, когда он, натолкнувшись в темноте на столб, первым делом задумывается, не ушибся ли он.

– О, простите меня! – воскликнул он с искренним сожалением в голосе. – Извините за эту грубость. Умоляю, простите.

Фиеннс посмотрел на священника с любопытством.

– Иногда мне кажется, что вы – величайшая загадка из всех, – сказал он. – И все же, если вы не верите в загадку собаки, по крайней мере вы должны поверить в загадку человека. Вы ведь не станете отрицать, что в тот самый миг, когда собака, выбравшись из воды на берег, завыла, ее хозяин пал жертвой какой-то неведомой силы, которой ни один смертный человек не может ни объяснить, ни даже представить. А что до адвоката, тут ведь дело не только в собаке, есть и другие любопытные детали. Мне вообще он показался скользким типом. И эта его вечная улыбочка!.. Подозрительный он какой-то. Одна из его привычек, кстати сказать, навела меня на определенные мысли. Вы же знаете, что доктор и полиция оказались на месте очень скоро. Валантен тогда уже ушел, но его вернули, и он сразу же позвонил куда следует. Все это, учитывая, что дом стоит на отшибе, людей в нем было не много и пространство было ограниченное, сделало возможным обыск всех, кто мог находиться в это время поблизости. И действительно, обыскали всех и очень тщательно, потому что искали орудие убийства. Более того, дом, сад и берег были буквально прочесаны, и тоже без толку. Исчезновение стилета стало почти такой же непостижимой загадкой, как исчезновение самого убийцы.

– Исчезновение кинжала, – произнес отец Браун, кивая. Он как будто неожиданно увлекся рассказом.

– Так вот, – продолжил Фиеннс, – я уже упоминал про его привычку вечно хвататься за галстук и булавку… Особенно за булавку. Его булавка, как и он сам, выглядит старомодной и чересчур броской. В нее вделан камень с концентрическими разноцветными кругами, чем-то похожий на глаз. И меня до того раздражало, что он уделяет этой булавке столько внимания, что в конце концов он стал казаться мне похожим на циклопа с единственным глазом посередине. Но булавка была не только большой, но и длинной. У меня возникла мысль, что он так волнуется из-за нее, потому что она на самом деле даже длиннее, чем выглядела. И в длину не короче стилета!

Отец Браун снова задумчиво кивнул.

– Другие предположения насчет оружия были? – спросил он.

– Было одно, – ответил Фиеннс. – От одного из младших Дрюсов, двоюродных братьев, я имею в виду. Ни Герберт, ни Гарри поначалу не производили впечатление людей, которые могут оказать хоть какую-то помощь в научном расследовании. Но если Герберт – типичный тяжелый драгун, украшение и гордость своего конногвардейского полка, и ничто, кроме лошадей, его не интересует, то его младший брат Гарри служил в индийской полиции и кое-что понимает в таких вещах. Можно даже сказать, что по-своему он даже очень умен… Наверное, даже слишком умен – он оставил службу в полиции из-за того, что отмежевался от бюрократической волокиты и стал действовать на свой страх и риск. Короче говоря, он был чем-то вроде сыщика, изголодавшегося по работе, поэтому и накинулся на это дело с рвением профессионала. У нас с ним даже возник спор по поводу оружия. Спор, который привел к чему-то новому. Началось все с того, что он заявил, будто я неправильно описываю поведение собаки. Она, мол, не лаяла, а рычала на Трейла.

– И в этом он был прав, – заметил священник.

– Этот парень к тому же заявил, что, раз уж на то пошло, Нокс и раньше рычал на людей. В том числе и на секретаря Флойда. На это я возразил, что его аргумент опровергает сам себя, потому что преступление это не могли совершить двое или трое, и меньше всего стоит подозревать Флойда, этого невинного мальчишку, рыжая голова которого к тому же все время торчала над кустами у всех на виду.

«Я знаю, что определенные трудности есть, – сказал мне мой коллега. – Вы не могли бы пройти со мной по саду? Хочу показать вам что-то такое, чего, похоже, никто не заметил». Это происходило в день убийства, сразу после того, как обнаружили тело. Стремянка все еще стояла на том же месте, и рядом с ней мой проводник остановился, нагнулся и поднял из высокой травы какой-то предмет. Это оказались садовые ножницы, которыми пользуются, чтобы подстригать кусты, и на одном из лезвий было пятнышко крови.

На минуту стало тихо, а потом отец Браун неожиданно произнес: