Проклятие сумерек - Владимир Ленский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несмотря на это различие, обе всадницы беседовали вполне миролюбиво. Несколько раз Софена принималась смеяться. Наконец девушка повернула назад, к отцовской усадьбе. Раны все еще давали о себе знать.
С веселой улыбкой Софена въехала в ворота и почти сразу столкнулась с Эмери.
– Я и не подозревала, что она такая забавная! – сказала Софена, позволяя Эмери снять себя с седла. – Она столько смешного рассказывала… В том числе и про вас.
– Не сомневаюсь, – пробормотал Эмери. – Выставлять своих друзей на посмешище – любимое развлечение Уиды.
– А вы ее друг? – Софена пристально уставилась на него.
– Насколько это возможно. Впрочем, скорее, она считает меня своей подругой.
– Разве мужчина может быть подругой?
– Мой брат и Уида – оба дружно уверяют, что может. Я – сомневаюсь.
– В таком случае я готова поддержать вас, – сообщила Софена. И сняла с пояса рожок. Дунула: – Слышите? Призывный рог! Приглашаю вас на охоту! Завтра. Вы готовы?
Эмери странно смотрел – не на нее, а на рожок. Девушка вдруг смутилась:
– Я сделала что-то неправильно?
– Это ваш охотничий рожок? – спросил вместо ответа Эмери.
Она протянула ему рожок.
– Посмотрите сами. Можете подуть.
Эмери дунул. Тонкая, заливистая нота. Последняя из тех, что не хватало ему для полного оркестра.
– Софена, я хочу просить вас об одолжении, – сказал он, хватая ее за руку. – Это очень важно для меня. Видите ли, я собираю роговой оркестр и мне как раз нужна эта нота…
– Я согласна, – быстро сказала девушка.
– Придется ехать в столицу. Вы сможете оставить отца? На время, конечно, не насовсем.
– Роол не будет возражать.
Эмери вспомнил последний разговор с Роолом и кивнул. Похоже, Софена права. Роол ничуть не станет возражать, если его девочка поедет в столицу, чтобы выступить на празднике. Тем более что она будет под надежным присмотром. Как ни был Роол привязан к дочери, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ей рано или поздно придется выйти замуж. А где подыскать себе пару, как не в столице? И если у нее не получится с придворным композитором – быть может, найдется кто-нибудь еще…
Внезапно Эмери пришло в голову дополнительное обстоятельство. Он не знал, как Софена отнесется к тому, что в случае согласия ей придется играть в одном оркестре с крепостными. Но лучше узнать правду сразу. И Эмери решился:
– Еще одно, Софена: я собирал музыкантов у здешних землевладельцев…
Она догадалась сразу:
– Крепостные! Ничего страшного. Я выросла с ними. У меня даже есть среди них друзья. Как-нибудь поладим.
– И ваша гордость не пострадает?
Она прикусила губу, подумала немного, а потом искренне ответила:
– Мне кажется, что у меня вовсе нет гордости. У меня вместо гордости какие-то другие добродетели.
Эмери протянул к ней чуть дрожащую руку, взял за подбородок и осторожно поцеловал. Потом отстранился и посмотрел на девушку едва ли не с испугом.
Она засияла:
– Я думала, вы никогда на это не решитесь.
– Ты – моя последняя нота, – сказал Эмери шепотом, боясь расплакаться. – Самая высокая, самая звонкая.
– О, – отозвалась Софена, улыбаясь во весь рот, – в таком случае вы – мой басовый ключ, мой господин. Самый толстый, самый солидный, самый трудный для усвоения…
Прибытие Ранкилео в «Облака и всадники» сопровождалось неслыханным грохотом. Можно было подумать, на усадьбу совершено вражеское нападение. Впереди гарцевали два всадника с пиками и развевающимися флажками, очень длинными и многоцветными. За ними громыхала телега, на которой подпрыгивал гигантский сундук. Далее следовал эскорт из четырех всадников, а замыкал кавалькаду сам Ранкилео верхом на белой лошади.
Попона, покрывавшая спину этого великолепного, хотя и немолодого скакуна, была поистине необъятной: кисти ее волочились по земле, хвост животного также наполовину был скрыт расшитой золотыми нитями тканью. В гриву были вплетены колокольчики и шелковые кисточки. Ранкилео, подобно своему скакуну, также тонул в изобилии тканей. Все это гарцевало, звенело, топотало и метало огненные взгляды.
Слуги Дигне бросились навстречу вновь прибывшим. Являя преувеличенную готовность помогать, протягивали руки, подавали скамеечки, принимали плащи и мечи, указывали места для сиденья, разносили напитки. Словом, демонстрировали полнейшее гостеприимство и отменную вышколенность.
Талиессин уже восседал в большом зале, откуда заранее вынесли всю мебель, кроме гигантского кресла. Ради такого случая регент облачился в простую серую одежду, которая должна была символизировать его беспристрастность. Ибо выбери он любой из цветов, одна из сторон могла бы истолковать это как знак симпатии. К примеру, Дигне предпочитала синий, а ее брат – красный; стало быть, серые цвета регентских одежд не льстили ни брату, ни сестре.
Ротимей и Сиган замерли возле своего господина. Оба хранили бесстрастное выражение, однако в крохотных глазках Сигана прыгало озорство. Зная своего Гая, Сиган не сомневался: тот приберег для склочных брата и сестры какой-то особенный сюрприз.
Оба спорщика выступили вперед и поклонились регенту. Зал заполнили слуги и любопытствующие соседи – среди последних Талиессин заметил дочку харчевника.
Талиессин сделал знак, призывая к тишине, и заговорил:
– Перед нами – известные всем Ранкилео и Дигне, землевладельцы и наследники госпожи Бургонь, которая была их матерью. Спорной территорией является Балдыкина Горка. Пусть господин Ранкилео перед всеми изложит суть своих притязаний на Балдыкину Горку.
Ранкилео еще раз поклонился и махнул рукой кому-то из своих людей. Тотчас перед регентом разложили вытащенные из сундуков портреты.
Картины эти были написаны на деревянных досках красками, изрядно выгоревшими за долгие годы. С портретов на Талиессина укоризненно глядели одинаковые люди: все равно белесые, костистые, с водянистыми вытаращенными глазами.
– Коль скоро кража моста не позволила моему господину регенту побывать в моей превосходной, отлично ухоженной усадьбе Осиновый Край, – заговорил Ранкилео, – то я вынужден был привезти эту галерею моих предков сюда, в «Облака и всадники», дабы ваша милость имела возможность видеть их.
– Я их вижу, – сказал Талиессин. – Однако они молчат.
– Они безмолвно взывают! – сказал Ранкилео. – Они взывают к чувству справедливости!
– Кто из них – Бургонь? – поинтересовался Талиессин.
– Ее портрета здесь нет, – с достоинством отозвался Ранкилео. – Ее образ хранится в «Облаках и всадниках». И, к слову сказать, я удивлен тем обстоятельством, что моя недостойная сестра до сих пор не ознакомила вашу милость с этим превосходным образчиком живописного искусства.