Белая роза - Глен Кук

– Долго еще осталось? – Я потерял счет времени.

– Сорок два дня, – ответила она.

– Мы так долго проторчали в пустыне?

– Когда веселишься, время так и летит.

Я вскинулся. Шутка? Да еще такая затрепанная? От нее?

Ненавижу, когда враги становятся людьми. Не положено им этого.

Госпожа вела себя со мной как человек уже два месяца. Как я мог ее ненавидеть?

До Форсберга погода оставалась почти пристойной. Потом началась тухлая гнусь.

Зима вступила в свои права. Освежающие ледяные ветры, заряженные картечью снежной крупы.

Превосходный наждак для моего нежного личика. Под этой бомбардировкой передохли даже вши на спинах летучих китов. Все мы ругались, и ворчали, и проклинали все на свете, и жались друг к другу в поисках тепла, которого не осмеливались получить от давнего союзника человека – огня. Только Следопыту все было нипочем.

– Его хоть что-нибудь беспокоит? – спросил я.

– Одиночество, – ответила Госпожа самым странным тоном, какой я когда-либо слышал из ее уст. – Если хочешь безболезненно прикончить Следопыта, запри его в одиночке, а сам уйди.

Меня пробрал до костей мороз, который ничего общего не имел с погодой. Кто из моих знакомых был в одиночестве чудовищно долго? Кто, возможно – только лишь возможно, – начал сомневаться: а стоит ли абсолютная власть такой цены?

Я без всякого сомнения знал – она наслаждалась каждой секундой нашего спектакля на равнине. Даже в минуты опасности. Я знал, что, достань у меня наглости, я мог бы стать ей не только мнимым любовником. По мере того как приближался срок вновь становиться Госпожой, в ней росло тихое отчаяние.

Я мог бы приписать это чувство ее напряжению – ей предстояли тяжелые времена, и она знала нашего врага. Но дело было не только в напряжении. По-моему, я ей по-человечески нравился.

– У меня есть к тебе просьба, – тихо произнес я, когда мы жались друг к другу, стараясь не думать о том, какая женщина прижимается ко мне.

– Что?

– Анналы. Это все, что осталось от Черного Отряда. Много веков назад, когда создавались Свободные Отряды Хатовара, была дана клятва. Если хоть кто-то из нас переживет гибель Отряда, он должен их вернуть.

Не знаю, поняла ли она. Но она ответила:

– Они твои.

Я хотел объяснить, но не мог. Зачем возвращать их? Я не знаю толком, куда их возвращать. Четыре столетия Отряд дрейфовал на север, то набирая, то теряя силы, меняя бойцов. Я не знаю даже, существует ли еще Хатовар и что это такое – город, страна, человек или бог? Анналы начальных лет или сгинули в боях, или вернулись домой. Первое столетие известно мне только по выдержкам и обрывкам летописей… Неважно. Частью обязанностей анналиста всегда было возвратить Анналы в Хатовар, если Отряд прекратит существование.

Погода становилась все хуже. Над Веслом она казалась уже активно враждебной. Может, так и было. Тварь в земле знала о нашем походе.

Севернее Весла Взятые разом, как камни, рухнули к земле.

– Что за черт?

– Пес Жабодав, – ответила Госпожа. – Мы его нагнали. Он еще не добрался до своего хозяина.

– Им под силу остановить его?

– Да.

Я перегнулся через «борт» кита. Не знаю, что я там ожидал увидеть – мы летели в снежной туче.

Внизу несколько раз вспыхнуло. Потом вернулись Взятые. Госпожа поморщилась.

– В чем дело? – спросил я.

– Хитрая тварь. Он забежал в безмагию там, где она касается земли. Слишком плохая видимость, чтобы его можно было там достать.

– Это так важно?

– Нет. – Но прозвучало это неуверенно.

Погода все ухудшалась, но китам она была нипочем. Достигнув Курганья, мы с товарищами отправились в казармы Стражи, а Душечка остановилась в «Синелохе». Граница безмагии проходила как раз по стенам казарм.

Приветствовал нас полковник Сироп лично. Добрый старина Сироп! Я-то думал, мы его прихлопнули, но он только прихрамывал. Не могу сказать, что он был очень общителен – обстановка не способствовала.

А нашим ординарцем был назначен мой старый знакомец Кожух.

При нашем появлении Кожух чуть не запаниковал. Не успокоили его и мои манеры доброго дядюшки. Лицезрение Госпожи во всей ее силе едва не довело беднягу до истерики, да и вид Следопыта не способствовал укреплению нервов. Утихомирил его, как ни странно, Одноглазый, переведя разговор на Ворона и его нынешнее состояние. Это решило дело.

А у меня появился собственный повод трястись от ужаса. Через пару часов после высадки – я еще вещи не успел разобрать – Госпожа привела Шепот и Хромого, чтобы те перепроверили наши переводы.

Предполагалось, что Шепот будет проверять, все ли бумаги на месте, а Хромой – вспоминать старые деньки на случай, если мы пропустили какую-либо связь. В первые века Владычества он явно вел бурную общественную жизнь.

Потрясающе. Я и не подумал бы, что этот ошметок ненависти и уродства мог быть чем-то еще, кроме воплощения гнусности.

Гоблин присматривал за этой парочкой, пока я выходил навестить Ворона. Все остальные у него уже побывали.

Там была и она. Прислонившись к стене, она грызла ноготь и совсем не походила на ту великолепную суку, что столько лет терзала мир. Я уже говорил – ненавижу, когда враги выглядят людьми. А она была человеком. Перепуганным до смерти.

– Как он? – спросил я, и, когда увидел, в каком она состоянии: – Что случилось?

– С ним все по-прежнему. О нем хорошо заботятся. Ничего такого, с чем не справится парочка чудес.

Я осмелился вопросительно поднять бровь.

– Все пути к бегству отрезаны. Я словно ухожу в подземелье – все меньше для меня открытых путей, и каждый – хуже предыдущего.

Я присел на стул, откуда обычно наблюдал за Вороном Кожух, принялся изображать лекаря. Бессмысленно – не лучше мне убедиться в этом самому?

– Наверное, очень одиноко – быть королевой мира, – пробормотал я про себя. Тихий вздох.

– Ты слишком осмелел.

– Да ну?

– Извини. Думаю вслух. Нездоровая привычка, вызывает синяки и массивные кровотечения. Выглядит вполне здоровым. Думаешь, Хромой или Шепот нам помогут?

– Нет. Но испробовать следует все способы.

– Как насчет Боманца?

– Какого Боманца?

Я поднял глаза. Она действительно удивилась.

– Колдуна, который тебя освободил.

– Ах этот. А что насчет него? Чем может нам помочь мертвец? От своего некроманта я избавилась… Или ты знаешь что-то, чего не знаю я?