Ностальгия - это память - Алла Демидова

Но театр продолжал жить. В 94-м году «Таганку» пригласили в Париж играть в театре «Rond-Point» (театр Барро) «Бориса Годунова» (вместо Губенко играл Шаповалов) и «Преступление и наказание». Ажиотажа не было. Критики, принимая во внимание прошлое «Таганки», величали Любимова «русским Стрелером», но в целом реакция была прохладная. Как всегда, в спектаклях Любимова искали политическую подоплеку. В «Нью-Йорк таймс» писали про «Бориса Годунова»: «Сегодня трактовка Любимовым пушкинской пьесы с развернутыми сценами гражданской войны, с изображением нескрываемого стремления к власти представляется трагическим пророчеством наступившей в России политической анархии».

В связи с 30-летием Театра на Таганке Любимов сделал там же в Париже представление – актеры сидели на полу сцены, пели под гитару, читали стихи, пытались шутить. Меня, к счастью, там не было – я улетела в Канаду на концерт.

На пресс-конференции Любимов говорил: «Официальная причина оккупации „Таганки“ – мое двойное гражданство. Когда я был лишен советского паспорта, единственной страной, предложившей мне политическое убежище без всяких условий, был Израиль. Но сегодня мне задают надуманный и зловредный вопрос: можем ли мы отдать „Таганку“ израильтянину? Конечно, это не причина. В действительности коммунисты мечтают увидеть меня сдыхающим под забором, но тут они будут разочарованы».

В другой газете тоже цитировалась речь Любимова на этой пресс-конференции: «Брежнев, Андропов и Черненко нам закрывали спектакли, нас притесняли. Но ни один из них не осмелился закрыть наш театр. Правительство Ельцина это сделало». Или еще: «Все хорошие артисты остались со мной. Но в оккупированном театре нельзя давать спектакли, поэтому там теперь живут только кошки…»

Тем не менее любимовский театр продолжал существовать. Работали на старой сцене. Возили на гастроли «Доктора Живаго» и репетировали, как в свое время «Электру», «Медею». Но уже без меня.

Разбирая дневники, я увидела там такую запись:

1994 год

Мы с Димой Певцовым приехали в Афины в Театр Теодора Терзопулоса играть «Квартет». В это время в Афинах был Юрий Любимов – ставил там очередной спектакль.

6 декабря

Я сидела с Любимовым в садике Колонаки (фешенебельный район Афин), и мы тихо разговаривали о наших разных взглядах на театр. Недалеко на скамейке сидел Дима Певцов, не замечая нас (наша с ним гостиница была недалеко), вдруг увидел нас и сразу же незаметно ушел. Любимов пригласил к себе домой – на квартиру, которую ему снимает Катя Дундулаки, с которой он делает, по-моему, уже третий спектакль. Заварил чай, играл в радушного хозяина.

Я старалась мягко обходить острые темы театра.

8 декабря

Встретилась с директором «Мегарро» (они дают деньги на «Медею») – я отказалась участвовать в этом проекте. Они отменили завтрашний приезд Давида Боровского и Глаголина на переговоры. Потом, видимо, подсчитали затраченные деньги и решили продолжать проект уже без меня.

Правда, мой отказ произошел не без влияния Теодора Терзопулоса. Он, понимая, какие большие деньги «Мегарро» дает на эту постановку, решил перехватить этот проект, думая, что для «Мегарро» главное – мое участие. Может быть, в начале переговоров так оно и было, когда Ломбракис (хозяин «Мегарро») после «Электры» предложил мне любую работу в Греции, но по истечении времени они все же решили делать ставку на «Таганку».

А с Теодором мы потом сделали вместе «Медею-материал» по Хайнеру Мюллеру и объездили с этим спектаклем полмира, но это другая история.

1995 год

16 апреля

…Театр улетает в Афины – дорепетировать и выпускать «Медею», как было с «Электрой». Как хорошо, что я не с ними. Да и Любимов явно не хотел со мной работать, чтобы не думали, что проект только для меня. И произошло все как когда-то в «Обмене» по Трифонову, когда мы с Филатовым дошли до прогонов, но играть ни он, ни я не жаждали, мне не нравилась пьеса, и когда я попросила Любимова отпустить меня в Венгрию на Неделю советских фильмов, он охотно согласился. Так мы без скандала вышли из этого спектакля и, слава богу, его никогда не играли.

Конфликт с «Медеей» не прошел для меня даром. Любимова в Москве практически не было. В театре, после раздела «Таганки», у меня остался один спектакль «Преступление и наказание», где я играла небольшую и нелюбимую роль матери Раскольникова. За спектаклем никто не следил. Он разрушался на глазах. Публика в театре в это время была случайная, на этот спектакль сгоняли школьников. Я старалась не играть в таком бедламе: то уезжала, то брала больничный. Но и не брала зарплату в кассе, благо она была смехотворная. В театре появился слух, что я, как Губенко – Новую сцену, собираюсь присвоить для себя малую, где в свое время мы репетировали и играли «Квартет», платя театру двадцать процентов от сбора; актеры, конечно, этого не знали. По гримерным поползли слухи. Думаю, что внутри труппы меня никогда не любили. Я не входила ни в одну из компаний, которые всегда складываются, когда долго работаешь в одном театре. Я знала, что на меня наговаривают Любимову всяческие небылицы, но я никогда ни с кем не выясняла отношений, а с Любимовым в первые годы работы вела внутренние монологи: «Почему он так подвержен внушению?»

Я всегда старалась быть в стороне. И только при разделе театра включилась в борьбу за Любимова. Я тогда целиком была за него.

4 июля 1995 года меня вызвал к себе Глаголин, тогдашний директор театра, и предложил написать заявление об отпуске на три месяца без сохранения содержания. Я написала.

После разговора с ним я спустилась в зал и посмотрела «Тартюфа». Он шел из рук вон плохо. Плохо играли. Плохо работал свет.

Публика была ужасная – реагировали на самые грубые краски.

После этого в Театр на Таганке я не приходила много лет.

С Любимовым мы иногда встречались на «нейтральной территории» – в других странах, в Кремле, где мы оба получали какие-то награды, встречались всегда радушно, как старые знакомые, но которые между собой никогда не вспоминают прошлое…

В мае 1987 года в Милане праздновали юбилей Стрелера. Из московских он пригласил два спектакля Анатолия Эфроса под эгидой Театра на Таганке – «Вишневый сад» и «На дне». Много-много лет назад, когда Стрелер еще начинал, он поставил и «На дне», и «Вишневый сад». Причем к «Вишневому саду» он вернулся еще раз в начале семидесятых годов. Спектакль был декорирован белым цветом – и костюмы, и декорации. Очень красивый. Со знаменитой Валентиной Кортезе в главной роли.

Я отыграла несколько «Вишневых садов» и теперь сижу среди приглашенных на юбилее.

В «Пикколо Театро ди Милано», знаменитом театре Стрелера, три сцены. В день юбилея синхронно идут: на старой сцене – стрелеровский «Арлекин, слуга двух господ», на новой – эфросовское «На дне», а третья, главная, где собственно чествование, закрыта большим экраном, на который проецируются поздравления из Америки, Англии – со всего мира.