Невеста на полставки - Диана Рымарь

Помнится, как-то искали его с ней вместе, а оказалось, она забыла его у моих друзей. Нашли за пару минут. Загружаю программу «Найти iPhone» и совсем скоро выясняю, где находится Злата, а точнее ее телефон.

Вбиваю адрес в поисковик, вижу нужное здание. Там располагается много разного: салон красоты, пункты выдачи нескольких интернет-магазинов, а весь последний этаж занимает фотостудия «Пинкертон».

«Ну да, ну да, Златка ведь модель, что ей еще делать, как не шляться по съемкам…»

Хватаю ключи от машины и ухожу из кабинета.

Добираюсь до места всего за полчаса, вижу рекламу фотостудии сразу на входе в здание. Захожу внутрь, пробираюсь по лабиринту лестниц на шестой этаж, так и не дождавшись лифта, который, похоже, где-то застрял. Нахожу вход в «Пинкертон», открываю дверь и обнаруживаю, что приемная совершенно пуста. Прохожу внутрь.

По большому счету весь этаж — один огромный зал, разделенный на секции, отгороженные друг от друга высокими ширмами. Повсюду шум, гам, везде, куда падает глаз, стоят громоздкие осветительные приборы, куча передвижных стоек с одеждой. Секции самой разной тематики — черно-белые, с закосом под аристократический замок, кафе, улицу, есть даже сельские мотивы, если так можно назвать сброшенные в кучу здоровые тюки сена.

Людей вокруг шныряет видимо-невидимо: фотографы, девушки-модели, мужчины-модели, помощники.

«Как я ее найду в этой кутерьме…»

Бреду вдоль разных отсеков студии, и вдруг взгляд выхватывает самый дальний. Комната, если можно так назвать помещение, где всего две стены, сплошь выкрашена белой красной. Посередине расположены три огромных детских кубика, а по бокам четыре девчонки, каждая из которых поглаживает по хорошему такому пузику. Каждое пузо тянет на шесть месяцев минимум. И одна из этих девчонок — Злата.

«Я — идиот… Нет, идиот — это слишком мягко, я долбаный кретин!»

Смотрю на нее и не верю своим глазам. Животик хорошего такого размера, королевского. Может быть, даже больше шести месяцев, учитывая, какая она худенькая. Значит, точно мой. Мой животик, мое содержимое… И девчонка моя, родная, милая, до боли любимая… А я кретин!

Стою от нее метрах в пятнадцати, она меня не видит. Пока поедаю ее глазами, она усиленно позирует на камеру, улыбается. Она изменилась, немного отрастила волосы, как-то по-другому — непривычно ярко — накрашена.

«Ну и что, что не любит! По крайней мере я ей был приятен — это стопроцентно, ведь тело не лжет, а как раз тело ее всегда отвечало на мои ласки. Плевать, что не любит, это ведь не значит, что не полюбит никогда, ведь так? К тому же ей сейчас нужна забота, внимание… И уж точно не скакать по фотостудиям на таких ходулях!» — это я про ее каблуки.

Понятно, что разумной обуви в рекламе не место, и всё же на таком сроке беременности надевать такие каблуки — преступление! Так, кстати, можно и ребенку навредить, не только спине.

Может быть, у нее проблемы с деньгами, раз так напрягается?

Господи, да, конечно, у нее проблемы с деньгами! Ну сколько сейчас зарабатывают модели в России? Копейки в сравнении с тем, что могу предложить ей я, а она привыкла к хорошему уровню жизни.

«Я ей его дам, я ей нужен! Всё, сейчас пойду, вытряхну ее из этих каблуков и заберу домой, где ей самое место!»

Жду, что на это скажет мой внутренний циник, а он молчит, собака… предвкушает.

Пора признать — я без Златки все эти месяцы будто и не жил вовсе, просто выживал. Уж лучше буду пытаться заслужить ее любовь, заботиться о ней и нашем ребенке, чем жить без нее. Я больше не хочу без нее, не могу, я пробовал, с меня хватит.

Уже делаю шаг в направлении Златы, как фотограф командует:

— Всё, девочки, отдыхаем!

Тут откуда ни возьмись прилетает девчонка-подросток и подходит к моделям с более чем странной просьбой:

— Сдаем животики!

Модели как по команде начинают задирать майки и расстегивать на спинах друг у друга какие-то накладки, которые по факту оказываются накладными животами. Полминуты, и моя Злата демонстрирует миру совершенно плоский, прямо-таки патологически не беременный живот.

«Обломинго, Артёмка!» — ржет надо мной мой внутренний циник.

Не успеваю оправиться от шока, как моя Златовласка поворачивается в мою сторону. Она замирает, заметив меня. На какую-то долю секунды во взгляде скользит удивление, а потом… полнейшее равнодушие. Она будто даже не на меня смотрит, а куда-то сквозь, словно меня здесь даже нет, словно я — призрак.

Черт возьми, лучше бы она меня сейчас ударила, чем глядела с таким откровенным безразличием.

«Что ты хотел? — лютует мой циник. — Думал, кинется тебе на шею? Держи карман шире!»

Понятно, что сейчас ей смысла притворяться нет, вот и показала истинное отношение. Чему я удивляюсь? Ведь знал, что не любим, а всё равно адски больно…

Впрочем, она совсем недолго мучает меня безразличием. Очень скоро разворачивается на своих ходулях, идет к какой-то двери, быстро за ней исчезает.

Даже не подошла, не поздоровалась.

«Вали уже отсюда!»

А я не могу, я как будто к полу прирос. Стою и добрых пять минут пялюсь на дверь, за которой она исчезла.

«Ты долбаный мазохист? Не смей туда идти!» — приказываю себе.

Тогда же:

Артём

Стою как истукан, продолжаю пялиться на дверь, за которой исчезла Златка, и гадаю, за что она так со мной.

Между прочим, я не хуже других! Я к ней со всей душой… раньше. Ведь и правда ухаживал за этой девчонкой, как только мог, старался на пределе своих возможностей.

Не знаю, что девки думают о мужской любви, но у нас она обычно выражается в трех главных пунктах: обеспечить, защитить, застолбить, по крайней мере это так для меня и моих друзей, думаю, для большинства других мужчин тоже.

Я, черт возьми, проявлял свою любовь на полную катушку! Оградил Злату стеной от любых опасностей: нанял ей шофера, побеспокоился, чтобы псевдородственники не трогали, был рядом, в конце концов! Я заботился о ней, обеспечил ее всем, что только могло ей понадобиться, включая крышу над головой, работу, еду, развлечения. Да вообще всё! Представлял ее друзьям как свою девушку и женился бы на ней!

Кто отнесется к этой девчонке лучше моего? Кто даст больше? Вряд ли такой найдется…

И что я получил за свои старания? Сплошное вранье и безразличный взгляд? Честно? Ни черта это, мать ее так, не честно!

Она хотела поговорить, звонила, писала, упрашивала… Тогда я был не в силах ее слушать. Не хотел, не мог, боялся, что, если в очередной раз соврет в глаза, не удержусь, надаю ей оплеух или сделаю что похуже, хотя в жизни ее не бил, максимум шлепал по попке — и то не в качестве наказания. Но теперь отчего-то стало дико интересно, что она собиралась мне сказать. Захотелось выяснить, значил ли я для нее хоть что-то? Чем заслужил такое безразличие? Пусть скажет, раз так рвалась побеседовать…