Золотое снадобье - С. И. Гроув

Что еще хуже, теперь Тео понимал: его собственная способность ко лжи, его дар обманщика, который он возвел в степень искусства, – на самом деле никакой не дар. Это злое семя, много лет назад посеянное в его душе Уилки Могилой. Тот сам был лжец, каких поискать, и его способность оказалась заразной. Ложь Грэйвза порождала страх, а страх в свою очередь рождал новую ложь. Так и вышло, что путь правдивости довольно быстро зарос дремучим бурьяном. В какой именно момент ложь пустила корни и расцвела пышным цветом, Тео не помнил. Было ясно одно – все началось с Грэйвза.

День за днем он странствовал в лабиринтах воспоминаний, заново проживая те два года своей жизни, пытаясь добраться до первого шага по кривой дорожке. Его очень трудно было определить. Вот заботливая тетка с лошадиного ранчо. «Что-то ты, паренек, худоват, – сказала она. – Тебя точно досыта кормят?» Тео в ответ соврал, не задумываясь ни о том, что можно было сказать правду, ни о том, что́ на самом деле означала его ложь. А ведь, по сути, она защищала Уилки Могилу. «К тому времени я уже был больной на всю голову, – рассуждал он теперь. – Сначала врал, потом думал, а стоило ли врать».

С тех пор все изменилось. Тео начал ненавидеть всякую ложь. В том числе и собственную. Он обманул Нетти: назвался чужим именем и вообще наврал с три короба. Обманул миссис Клэй, рассказывая о своей работе в Палате представителей… да и эту работу получил посредством обмана. Он не мог примириться с тем, что Шадрак, с его-то внутренним чувством правды, был также вынужден лгать.

Когда Бродгёрдла не оказывалось поблизости, Тео пылал про себя, возмущаясь несправедливостью происходящего и мысленно твердя: Грэйвз заплатит. Непременно заплатит! За все! За Шадрака, за Блая, за всех остальных.

Когда же Бродгёрдл входил в офис и нависал над столом Пила либо сидел у себя, составляя очередную речь, ярость Тео становилась холодной, точно железо, вмерзшее в лед. Потом Бродгёрдл развязной походкой выплывал из кабинета – и огонь возвращался, медленный, мучительно бессильный…

Этот перемежающийся гнев придавал Тео энергии и смелости в его поисках. Стоило Пилу выйти из офиса, он бросался просматривать папки. Задавал вопросы, по внешней форме – невинные, даже вроде бы нацеленные на работу. Подмечал каждую мелочь, могущую возыметь последствия. И при этом знал: наружное наблюдение осуществлял бдительный, всевидящий Винни.

…Вот только ничего нового и ценного выведать не удавалось. Миновала неделя, а Тео ни на шаг не приблизился к искомым доказательствам. Ни единого указания на то, где могли находиться похищенные тучегонители, ни единого предположения, почему Бродгёрдл стал работать с големами… ровным счетом ничего, что позволило бы связать депутата с убийством премьера. Даже хуже того! Открытие, что на Шадрака удалось надавить, лишь окончательно спутало Тео все карты. Если Бродгёрдлу зачем-то была нужна помощь картолога, с какой стати подставлять его под убийство?..

Тео словно бился головой о стену. Где-то там, за ней, был ответ, но как до него добраться?.. Он уже узнал о планах Бродгёрдла, касавшихся Нового Запада, куда больше, чем когда-либо желал знать. Но ни единого секрета Уилки Могилы так и не разгадал.

Наконец, двадцать второго числа, Тео совершенно неожиданно напал на ключевой элемент головоломки. Бродгёрдл готовил очередную речь. Избирательная кампания набирала обороты, он выступал по два-три раза на дню. Сегодня, попозже вечером, у него была назначена встреча в Бостонской купеческой гильдии: он собирался разъяснять почтенным торговцам, каким образом его политика «крепкого замка на восточных границах и всемерного продвижения к западу» откроет перед ними несравненные перспективы и наполнит карманы. Тео давился гадливостью, слушая, как Бродгёрдл репетирует у себя в кабинете. Сворачивание легальной торговли с Пустошами и Объединенными Индиями окажется необычайно благотворной для гильдии: каким образом?.. Он мотал головой, пытаясь не слушать, и занимался бумагами, оставленными ему Берти Пилом. Тот, в отличие от младшего сподвижника, с энтузиазмом внимал доводам патрона.

Бумаги представляли собой скучнейшие отчеты о купле-продаже парламентских минут за май месяц. Тео уже ровнял их стопочкой на столе, когда что-то выскользнуло на ковер. Нагнувшись, Тео поднял листок… и сердце чуть не выпрыгнуло из горла. В руках у него оказалась брошюра, озаглавленная:

Тео открыл книжечку и стал читать.

Случалось ли вам задумываться

о смысле жизни?

Задаетесь ли вы неразрешимым вопросом:

почему мир таков, каков он есть?

Спросите нигилизмийцев!

Давным-давно, во время Великого Разделения, пророк Амитто написал книгу прорицаний и вычислений, назвав ее «Хроники Великого Разделения». Она рассказывает, как изменился мир, и доказывает: истинного мира не стало в день Разделения.

Мы живем в мире иллюзорном.

Ничто здесь не таково, каким следует быть.

Нигилизмийство способно объяснить почему.

Нигилизмийство – это путь правды.

Обрети ответы на вопросы, снедающие тебя!

Ибо сказано:

«Угрызения суть доля следующих пути ложному, доля отказавшихся от поиска Истинной эпохи».

Хроники Великого Разделения

Руки Тео подрагивали от нарастающего волнения. Книжица затерялась среди отчетов. Она давала Тео законный повод спросить Пила или даже самого Бродгёрдла о том, как у них в офисе оказалась такая брошюра. Чего доброго, теперь-то вскроется связь между Бродгёрдлом и големами!

Как только приблизился к финалу четвертый прогон речи перед купеческой гильдией, Тео сунул брошюрку в нагрудный карман и решился. Вот открылась и снова закрылась дверь в кабинет. Послышались семенящие, торопливые шаги: Пил возвращался в приемную. Выплыв из коридора, он окликнул:

– Мистер Слэйд!

– Да, мистер Пил?

– Мне нужно сходить за печатными материалами для раздачи на сегодняшней встрече. Пожалуйста, продолжайте подшивать бумаги до моего возвращения.

– Как скажете, мистер Пил!

Секретарь вышел из офиса пружинистым шагом, в приподнятом настроении: размах предвыборной кампании его пьянил. Выждав минуту или две, Тео тихо подобрался к двери кабинета и постучал.

– Входите, – прогудело изнутри.

Бродгёрдл стоял у окна, держа листки с речью и созерцая общественную лужайку этаким критическим оком. Он словно раздумывал, что сделает с этой лужайкой, и со всем Бостоном, и с Новым Западом в целом, едва подгребет их под себя.

– Слушаю, – сказал он, не оборачиваясь.

– Сэр, – проговорил Тео самым смиренным голосом, какой мог изобразить. – Можно спросить вас об одной мелочи?

Бродгёрдл отвернулся от окна: