Цунами - Николай Задорнов

Сизов подал руку, и адмирал ступил с трапа и сел. Матрос обвязал его веревкой за пояс. Для доставки адмирала на берег отобраны лучшие матросы – вчерашние добровольцы, завозившие леер.

– Очень хорошо, Евфимий Васильевич! – сказал Букреев.

С берега потянули, и баркас пошел. Там работали быстро, матросские руки перебирали крепкий трос. Лесовский поднялся и заревел что-то в рупор. Баркас понесло через тучу на волне. От капитанского рева, кажется, волны перепугались и поднялись раньше, чем их ждали.

Матросы выскочили и, держась на плаву, схватили шлюпку за борта. И вдруг накатил еще один громадный вал, корму баркаса вскинуло вверх, шлюпка встала стоймя на нос.

В воздухе над пеной мелькнули чьи-то сапоги на прямых длинных ногах, и Лесовский с ужасом увидел, что Путятина в шлюпке нет. Василий кинулся куда-то в глубь волны по веревке, как по леске за рыбой отцеплять крючок, зацепившийся за корягу. Матросы еще не успели сообразить, что произошло, когда в воде Василий нашел Евфимия Васильевича. Сорвал с него фуражку и ухватил за волосы. Адмирал вынырнул, не видя, кто ему помог.

Тяжело и уверенно, как старый сивуч, Евфимий Васильевич перевернулся на волне и сильными ударами рук пошел к берегу. Вода откатилась, и адмирал встал на песок. Он вышел на отмель без фуражки. Вода текла с него ручьями.

К окраине обрыва из-за сосен выехали конные чиновники. Один из них спрыгнул с коня. Сквозь сосны видно, что в прибрежной полосе леса собралось войско.

– Это прибыл Эгава Тародзаэмон… ну… он рентмейстер всей провинции Идзу, – объяснил по-голландски откуда-то взявшийся Хори Татноскэ.

– Это вот Путятин! – сказал Василий своему знакомому Хэйбэю.

– Пу-тя-тин!

– Он самый! Это он…

Прискакали самураи на маленьких взмыленных лошадках. Войска бежали очень быстро через перелесок. Явно было, что они тут повсюду.

Путятин приказал немедленно становиться рядами с оружием.

– Стройсь! – закричал капитан.

Его команда прокатилась по отрядам мокрых людей, повторяемая молодыми офицерами.

Русские синей стеной встали двойным рядом через всю черную отмель, от обрыва до белой пены прибоя. Из-за сосен сползли отряды с пиками, саблями и ружьями. Напротив русских живо построилась сплошная стена японских воинов. Они стояли не рядами и не в каре, но стройность, решимость и порядок чувствовались в их построении.

Никто не умел принять вида более свирепого, чем Эгава Тародзаэмон. При его высоком росте он выгнул грудь, а сам нагнулся вперед, словно устремляясь на врага. Его губы поджаты, и от этого горбатый нос стал еще острей и выгнутей, а черные острые глаза хищно щурились и смотрели прямо на Путятина, как бы разрезая его лицо. Косыми, как острые плавники касатки, были клинья черных волос на висках дайкана.

Эгава был самым осведомленным об этике и обычаях «сейя хьто», то есть западных людей. Но с тем большей уверенностью он действовал совершенно в духе старейших традиций, встречая почти безоружных, мокрых и голодных пришельцев с погибшего корабля. Его войско сомкнулось грозной стеной, все с саблями и копьями, наведенными прямо на адмирала. Вдруг японцы разбежались на две стороны, открывая две черные пушки. Их подвезли незаметно, хотя Сибирцев заметил какую-то возню и предупредил Лесовского. За спиной адмирала черной стеной через всю ширину отмели, до кромки утихавшего моря, стояли усатые матросы-гренадеры.

Адмирал с Шиллингом, Пещуровым и Сибирцевым выступил вперед. Все эти японские странности, как твердо был уверен адмирал, не суть их самих, а только поза. Их чопорность, негостеприимство, граничащее часто с грубостью. Только теперь, через год после Нагасаки, адмирал стал понимать, что эти строгости и жестокости – результат противоречий в обществе, запуганности, желания каждого японца скрыть от своих всякую симпатию к русским и прослыть патриотом. Видимо, консервативная партия еще очень сильна. Поэтому и все эти варварские экзерсиции с пушками, направленными против потерпевших кораблекрушение. Неизвестно еще, каким было распоряжение здешнему рентмейстеру из Эдо, дружеское или враждебное к русским! Надо быть готовым ко всему! Ну что же, если бой, то сейчас все шестьсот человек, как один, кинемся на ваши самурайские сабли, господа, а не полезем в клетки, как свободные англичане и американцы. Победа над нами даром не достанется!

«Теперь вы безоружны, – как бы говорил острый взгляд Эгава, – и мы сделаем над вами все, что захотим!..»

Адмирал попытался заговорить, но переводчик исчез.

– Киселева сюда! – велел адмирал.

Вышел японец в форме матроса.

– Это русский посол Путятин с корабля «Диана», – начал он.

Эгава вздрогнул, услышав японскую речь. Этого даже он не ожидал. Неужели это русский Накахама?

Эгава назвал себя и сказал, что он со своими людьми прислан встретить посла.

– Зачем же, если прислан встретить, – сердито спросил Киселев, – пушки наставлены прямо на посла?

Как любой на свете офицер или полковник, Эгава обернулся и что-то властно сказал. Пушки были бегом утащены солдатами наверх. Около дайкана осталось пятеро воинов, и все снова увидели своего старого знакомца толстяка Татноскэ.

– Хори, здравствуйте, – сказал Шиллинг, – что за недоразумение, что за встреча?

– Это ошибка, знаете, – отвечал Татноскэ.

– С кем имеем честь беседовать? – почтительно спросил Эгава и поклонился, выслушав голландский перевод.

Он сказал, что очень рад, что это, оказывается, действительно русский посол, а не другие иностранцы. Сказал, что он послан бакуфу встретить русских в Хэда. Но, узнав, что корабль их исчез, а какое-то судно терпит бедствие на море Фудзи, поспешил сюда. Убедившись, что это русские, он рад встрече с послом. Для посла приготовлен дом. Чистые маты, хибачи и футоны.

– Со всеми своими людьми я готов помогать вам во всем, в чем только возможно. Мы готовы всех спасти, накормить, одеть и дать ночлег. Дома сейчас будут для вас очищены, а также построены новые.

– Благодарите… – сказал Путятин.

– Адмирал благодарит японское правительство и дайкана провинции Идзу, – сказал Шиллинг.

– Ваша лодка цела, и двадцать моряков живы и здоровы. Они попали на устье реки Онагава и скоро прибудут.

– Вот Путятин! Сам Путятин! – объясняли матросы японцам, показывая на адмирала, проходившего в отведенную для него старую почерневшую избу.

Японцы тащили бамбуковые столбы, вкапывали их, плели стены. Повсюду зажигались костры и сушилась одежда. Войска исчезли бесследно, и пушек не было видно.

А князь Мидзуно из городка Нумадзу, сидя в башне своего замка, писал доклад бакуфу, как он удачно, дисциплинированно и без упущений снарядил своих крестьян и рыбаков и спас всех гибнущих эбису, как ему было приказано.

Проснувшись, Сибирцев увидел на себе странный ватный халат с длинными рукавами, своих товарищей, спавших вповалку на полу в таких же халатах. Над головой черные балки, совсем как в русской избе. Стены дома из ровно выпиленных, потемневших от времени брусьев, чистые маты, бумага на окнах. На миг показалось, словно ждет что-то неприятное. Он заставил себя вскочить на ноги, раскрыл дверь. Донесся аромат цветов, смешанный с запахом моря и водорослей. Видно: на веревке висит выстиранное белье и высохшая одежда. Денщик Кузьма как-то ухитрился разгладить, во всяком случае, мундир выглядел, как из-под утюга. Теплынь, воздух как в Летнем саду.