Казанова - Иен Келли

В Лондоне Казанову сразу же впечатлили британские продукты, но в меньшей степени — умение поваров справляться с ними. Джакомо считал, что британцы готовят мясо просто потому, что имеют его с избытком, но лондонские трактирщики смотрели на это с другой стороны, как жаловался Казанова, английские блюда похожи на вечность, поскольку в них нет ни «начала, ни конца». Его нёбу, воспитанному во Франции, не хватало супа, который в Лондоне в 1760 году считали парижской прихотью.

В Пэлл-Мэлл Казанова держал французского шеф-повара и часто ел дома сложные блюда. Тем не менее он любил простой хлеб и масло, а также пить чай и лимонад в «Ротонде Ранела». Он указывал, что в притонах Лондона — борделях Сент-Джеймса, которые предшествовали более поздним клубам джентльменов — отличная еда входила в обслуживание. Безусловно, он восхищался итальянской кухней, особенно кухней Неаполя больше, чем любой другой. «Все в ней вкусно; много зелени, молочных продуктов, красного мяса, телятины, и даже мука удивительна — она из Сорренто и придает любому тесту специфический аромат… Мороженое пахнет лимоном, а шоколад, кофе и круги сыра вкуснее, чем можно себе вообразить».

Казанова постоянно связывал в своем творчестве любовные утехи, еду и запахи. «Я всегда находил женщину, в которую был влюблен, приятно пахнущей… и чем сильнее она потела, тем слаще мне казалась», — пишет он и далее продолжает в том же предложении, что, по его мнению, сыры только тогда достигают совершенства, «когда маленькие существа, населяющие их, становятся видимыми». Он жил в мире, более богатом ароматами — приятными или отвратительными, — чем в наши дни. Наиболее эротические отрывки из «Истории» нашпигованы описаниями продуктов. В истории с обольщением Казановой монахини М. М. более подробно говорится о том, что они едят, нежели об их любовных схватках:

Я обратил ее внимание на пищу, и нашел все превосходным; икру, осетрину, трюфели, устриц и великолепные вина. Я только упрекал повара, что он забыл положить сваренные вкрутую яйца и анчоусы и добавил уксус в салат… Я также сказал, что хотел бы горькие апельсины с ароматом пунша и ром, а не арак.

В ту ночь он знал, что будет заниматься любовью с опытной развратницей. Он положил ее волос из медальона в сладости, которые предполагал есть во время секса, заранее найдя еврея-кондитера, который сделал им особенные засахаренные фрукты с добавлением ликера и смолы. Немногие влюбленные шли на такой довольно смелый рецепт. Потом на глазах у своей любовницы Казанова много выпил и провозгласил, что умрет, если она не поцелует его. Еда была частью мизансцены любого соблазна, и он помнил это.

Что касается афродизиаков, он пишет на удивление обычные вещи. Казанова питал доверие к шоколаду — одному из его любимых напитков — кофе и шампанскому. Также его иногда считают родоначальником утверждения о том, что афродизиаком служат устрицы. Казанова оставил один подробный рецепт блюда для долгого секса, снабдив его предупреждением своей любовнице, что уже пребывает в опасности взорваться от желания, поскольку съел «чашку шоколада и шесть белых свежих яиц с салатом, заправленным маслом лукка[7]и смесью из винного уксуса, пряных трав и чеснока». Как считал Казанова, яичный белок позволит ему мощно эякулировать пять или шесть раз. Чтобы облегчить его дискомфорт и испытать эффективность афродизиака, подруга предложила освободить его от первого «яичного белка» своими умелыми руками. Более известный его совет, из той же любовной истории, гласит, что лучшим соусом для устриц является слюна возлюбленных; Джакомо сам следовал ему В ряде случаев и использовал как элемент сексуальных игр с неопытными женщинами. «Нет более похотливой и сладострастной игры… она комична, но комедии не причиняют вреда». Девушки смеялись, ели, целовались и падали в его объятия. Игра, как он пояснял, заключалась в том, чтобы передавать живых моллюсков из уст в уста, а затем есть их с грудей и других частей тела. Такому в ресторанах не учили.

Казанова вспоминал, что М. М. — возможно, наиболее склонная к авантюрам и наиболее одержимая пищей любовница — наслаждалась неким блюдом, которое готовил французский шеф-повар де Берни. Чтобы угодить ей, Джакомо решил научиться готовить его: «Повар, которого звали дю Розье, стал моим другом, а блюдо именовалось франсиад (Franciade)». К сожалению, его рецепта он нам не раскрыл. В аналогичном ключе он делает заметки о предпочтении короля Людовика XV, о его любви к куриному фрикасе — в эпоху, когда французская королевская семья удовлетворяла все свои прихоти в присутствии версальской знати, прислуживавшей за столом. Что такого особенного было в пристрастии короля, Казанова не уточняет.

Умел ли Казанова готовить? Он приводит со своей стороны точное свидетельство, заявляя, что предпочитал руководить шеф-поваром, нежели быть им. Он подал омлет Джустиниане, но, скорее всего, поручил готовку хозяину гостиницы или шеф-повару — шевалье не мог быть поваром. Он учил, как сделать английский бланк-пуддинг (вероятно, бланманже или некий вид белого пудинга) — для юной Бетти из Хаммерсмита, рецепт он, должно быть, приобрел в Лондоне в 1763 году. Казанова полагал, что одежда и сервировка стола играют важную роль в обольщении, и вспоминал подробности съеденного как часть любовной прелюдии. Так или иначе, среди своих бумаг он оставил нам семистраничную коллекцию рецептов, которую собрал в путешествиях. В стиле того времени там смешиваются с пищей медицинские предписания, советы путешественнику, астрология и химия — имеются даже советы по чистке картин и рецепт отбеливания зубов. Такие пометки (вроде совета взять в дорогу итальянские приправы и котелок) помогали в пути, и они добавляют в портрет непостоянного любовника, Казановы, неожиданные черты человека, способного себя обслужить.

То, что Джакомо почти не имеет известности как гурман, хотя его мемуары являются одним из самых разносторонних источников, касающихся гастрономических вопросов истории общества восемнадцатого века, имеет особые причины. Обрамляя почти все эротические и романтические встречи и просто общение описаниями пищи, Казанова обнаруживает в себе искушенного сладострастника с потребностью подтверждать свое существование — и собственную память о нем — в царстве вкусов. Его очевидная сексуальная зависимость может в меньшей степени объясняться аппетитом и возможностями, но больше — поврежденной или жаждущей психикой, которая находила успокоение только в сопоставимой с ней чувственности.

В моей жизни есть красивые моменты; счастливые, неожиданные, непредсказуемые и чисто случайные встречи… и, следовательно, это все более драгоценные истории.

Джакомо Казанова

Он поехал из Варшавы в Дрезден, чтобы навестить мать, а затем в Вену и Аугсбург. Там он намеревался добыть себе место у курфюрста Мангейма через знакомого ему по Парижу с 1757 года графа Максимилиана Ламберга, чьи многочисленные письма к Казанове сохранились до наших дней в пражском архиве. Для Казановы становится все менее типичным полагаться на впечатлительных аристократок и каббалу, и все более — на мужчин вроде Ламберга, литературного поклонника и масона. Однако последние годы венецианца в качестве странника прошли в почти оперных традициях, как у traviato — потерявшего свой путь человека с пропащей душой.