Долиной смертной тени - Дмитрий Володихин

– Выкладывай смысл притчи, отец.

Мне не пришло на ум ничего лучше этой фразы. Наверное, стоило бы выразиться повежливее, но меня слегка задевала отцовская манера беспробудно учительствовать.

– Он бывает здесь каждый день. Задерживается на час-другой после службы.

– Ну и что?

– Ты не понял. Каждый день – это значит и в январе, и в марте, когда грязи по колено… Иногда садится на лавочку, но чаще кладет на землю или на снег подстилку, ну а потом все то же, что ты сейчас наблюдаешь.

Я не сдержался:

– Часом не в святые метит?

Старик довольно заулыбался.

– Все-таки очень ты на меня похож…

– Ндэ?

– Год назад я задал местному пономарю буква в букву тот же вопрос. Оказалось, обычный прихожанин. Ничего о нем толком не знают. То ли врач, то ли большой начальник, то ли водитель грузовой амфибии. Лежит человек и лежит, никого не трогает. Соответственно, и его никто не тревожит.

– Подражатели, надо думать, уже сыскались.

– Совершенно верно. Хотя по-настоящему упорных последователей пока нет. Осенний дождик может быть очень приятным и даже эстетичным, но это если воспринимать его на расстоянии… О чем мы с тобой говорим?

Сейчас скажет: «О сущей ерунде. Обрати-ка внимание на другое…»

– О сущей ерунде, отец. Как обычно в таких случаях.

Он замялся, но только на секунду. Как видно, старик мысленно вычеркнул предисловие. Отец знал: я беспощаден к его стилю, но не к сути того, что он говорит.

– Тебя интересовала внутреннее движение. И ты его видишь.

Я лишь пожал плечами в ответ.

– Конечно, никакого внешнего блеска. Ничего особенного, никакой героики, я понимаю! Но самые важные вещи на свете – спасение души, любовь, красота нашего мира, стремление к совершенству… ты без труда продолжишь этот ряд. Некоторые люди осознают самое главное очень хорошо и… конечно, они могут выглядеть…

Старик запнулся от волнения. Я слушал его внимательно. Наконец, он подобрал слова:

– Маршруты их душ никому не известны. Однако, полагаю, если бы удалось вычертить их на карте, такая карта была стократ нужнее, чем какие-нибудь сине-красные квадратики под Полтавой. Айне колонне марширт…

– Папа! – он вздрогнул: я очень редко называл его папой… – Все очень просто, проще некуда. Если ты хочешь, чтобы этот дяденька мог и дальше благополучно полеживать под кустом, кому-то надо стоять на границах Империи. Например, мне. Одного без другого не бывает…

Он безнадежно потер лоб.

– Ты ведь уже не вернешься?

Я вложил в ответ весь стратегический резерв милосердия:

– Не знаю.

* * *

…Сманов – да, тот сделал все как надо, лишнего слова не проронив. Оказывается, о нем я говорил тогда отцу, а не о себе. Майор имел шанс спасти одну жизнь, и спас, хотя бы и свою отдав взамен.

А я? Ничтожный человек, недопеченный осназовец. Капитан Крылов, стальной прямоходящий дрын с гирями вместо кулаков. Нет, это у него вместо кулаков, а у меня – вместо мозгов… Самую важную работу в своей жизни я героически завалил. Исправлять поздно.

Минут пять или десять я пролежал, укоряя себя. А потом в голову мне пришла редкостно здравая мысль: а почему, собственно, поздно? А потому! Все пропало, все испорчено. Да нет, погоди-погоди, что пропало-то? Почему поздно?

Разберемся.

Люди Ли двигались явно медленнее меня. Куда им бежать? И они должны быть где-то недалеко отсюда. Не очень далеко. Откуда – отсюда? Я же заблукал, как новобранец на хоздворе! Да негде здесь блукать. Просто негде. Это нервы все, дергаться не надо, а надо начинать работать. Чем, в сущности, петлякинские джунгли отличаются от полигона под Сухуми? А тем, что там было страшнее… Думай.

Я сделал серию дыхательных упражнений. Прочитал «Отче наш». Успокоился.

Карта района встала у меня перед глазами. Куда бы я ни забрался, справа от меня должен быть ручей: он тянется параллельно реке на протяжении четырех километров. Поищем.

…Ручей отыскался всего в тридцати шагах. Орбитальная съемка давала четкие изображения ориентиров, разбросанных рядом с каждым приметным местом, и когда-то я выучил их наизусть: передний край супостата положено знать. Так. Ручей. Среднее течение. Поваленное дерево в овражке. Брошенные мотки старой колючей проволоки. Старая дорога. Огороды.

Есть!

Колючая проволока. Значит, я отмахал лишние метров двести. Ерунда, в сущности, по сравнению с мировой консервативной революцией…

Куда они идут? Скорее всего, к ближайшему военному лагерю. Нет. К ближайшему большому полю, где может приземлиться посланный за ними глайдер. Не пошлют же антиграв – калибром не вышли ребятки. Где такое поле? А вот где. Километра три до него. И в самом конце пути им придется пройти по длинному подвесному мосту над болотом. Если взять ноги в руки и самую малость поторопиться, я буду там раньше них.

Опять мне пришлось побегать. Правда, меньше, чем предполагалось. Четырех путников я нагнал намного раньше их прибытия к подвесному мосту.

Теперь спокойненько. Регулировать дыхание. Не шуметь. Так. Обгон. Иду в полутора сотнях метров перед ними, выбираю огневую позицию. Нет. Нет. А вот эта – что надо…

Хороших бойцов подбирал себе Ли. Я выстрелил три раза. Так, как меня учили. А значит, все три раза попал. Интервалы между выстрелами были минимальными. Первых двоих это обрекало на гибель, они и стали мертвецами. Третий мог среагировать на звук, попытаться уйти из-под выстрела. И он среагировал, прекрасная у парня реакция… Совсем уйти третий не успел, зато успел отшатнуться. Я задел его, однако не умертвил. В этом меня окончательно убедила очередь, выпущенная в мою сторону.

Я видел, куда спрятался подранок, а он меня нет. Он очень шумел, суетился, грозил Мякинцеву, который скрылся в джунглях, как только началась пальба. Словом, мне удалось довольно быстро подобраться к последнему стрелку поближе.

Все-таки Ли надо отдать должное: он брал на работу толковых ребят. Его человек обнаружил меня поздно, будучи уже в безнадежном положении. Но он успел повернуть голову и поднять оружие прежде, чем я убил его.

– Мякинцев! Мяки-инцев!

Сержант ошалело выпрыгнул из дебрей, подбежал и стиснул мне правую руку, будто клещами. Он смог выдавить только одно осмысленное слово:

– С-спасибо!

Выговорив его, Мякинцев ткнулся мне в плечо лбом, и тут только я заметил: сержанта била дрожь, да так, что он чуть было не заразил меня ею. Нос у него был расквашен, правый глаз заплыл, кожа стесана у виска.

– Будет-будет. Довольно. Нам пора уходить, красавец.

– С-свз-з.

– А?