Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Глинский, успокоившись, походил вокруг машины, снова закурил и, запрокинув голову, посмотрел в безоблачное бледно-голубое небо. Небо молчало. И вообще было безветренно и очень тихо. Настолько тихо, что Глинский слышал стук собственного сердца. По крайней мере ему так казалось…

Подаренные судьбой дополнительные полчаса свободы пролетели быстро: только что вокруг была разлита какая-то неправдоподобно безмятежная тишина — и вдруг перевал с характерным надрывом перемахнули две груженые «тойоты» и резко затормозили по обе стороны от машины Глинского:

— Дришь! («Гриша!» — вспомнил Борис.)

Борис не заметил, кто выкрикнул команду, и завертел головой. Увидев безбородое лицо выскочившего из автомобиля Халеса, Глинский чуть не вздохнул с облегчением — всё, вот теперь дороги назад уже нет.

Да, бывают в жизни такие парадоксы — за спиной последний мост догорает, а человек вздыхает облегчённо. Правда, такое бывает очень нечасто. И не в обычной жизни.

О захватившей Бориса банде моджахедов и её главаре следует, пожалуй, рассказать чуть подробнее, чтобы понять логику их действий.

А история бандгруппы таджика Халеса-рахнемы была не совсем обычной, хотя по тому времени и не исключительной. Сам Халес имел спаренную кличку — Штурман и одновременно Маклер. Он, строго говоря, был не столько непримиримым борцом против кабульской власти, сколько обычным наркокурьером. Точнее, не совсем обычным — он являлся связным между настоящим наркобароном Исмаилом Кандагари (тоже таджиком, кстати) и «главным бухгалтером» пакистанских учебных центров Исламского общества Афганистана Бурхануддина Раббани. О последнем особо рассказывать незачем, поскольку он считался одним из самых известных лидеров моджахедов, а вот Исмаила хорошо знали в несколько более узких, так скажем, кругах. Своё прозвище Кандагарский[81]он получил по месту расположения главной в Афганистане лаборатории по производству героина. А находилась она (а быть может, и до сих пор находится, кто знает?) по соседству с кандагарским аэропортом, имевшим местный позывной как раз не «Кандагар», а «Кандагари» — чтобы при радиообмене случайно не спутать его с соседним и созвучным «Пешавар». И плевать, что официальный международный позывной Кандагара звучал совсем иначе — «Мирвайс».

Кстати, Исмаил окончательно перешёл в наркобизнес с должности начальника службы грузовых перевозок родного аэропорта. Ведь до прихода советских войск самолеты из кандагарского аэропорта постоянно летали и в Пакистан, и в Иран, и в арабские страны — и в те благословенные времена сухопутный наркотрафик был практически не нужен. Но потом всё резко изменилось: по мере расширения зоны военных действий самолёты сюда стали летать всё реже и реже. И к началу 1984 года Кандагар принимал и отправлял от силы по рейсу в два дня и то исключительно в Кабул или Джелалабад. А там ведь конкуренты. Да и советские, надо сказать, весьма серьёзно взялись за наркотрафик, справедливо полагая, что именно он служит главным источником финансирования моджахедов. Вот и пришлось Исмаилу переквалифицироваться в «сухопутную крысу», и очень кстати подвернулся под руку бывший штурман, а до того лётчик Халес.

Исмаил знал Халеса давно, знал как человека прагматичного, без религиозных «закидонов» и прочих «тараканов» в голове. Халес никогда на боестолкновения специально не нарывался, но и своего без боя тоже не отдавал. В общем, выбирая между контрабандой и войной, он всегда выбирал «мир». Ну а возможностями контрабандистов во все времена, как известно, пользовались спецслужбы — самые разные, иногда весьма даже экзотические, ну и советские, конечно же, тоже.

И не то чтобы бывший штурман Халес был напрямую завербован советской разведкой — нет, конечно, всё не так просто, — но уж больно часто оружие, которое он регулярно доставлял из Пакистана, не доходило до конечного адресата. То есть получалось так, что это не он не довозил, а получатели-посредники не раз нарывались на засады шурави. Кстати говоря, тот самый первый «ермаковский» «стингер» перевёз через границу именно Халес. Перевёз и передал в руки тех, кого Ермаков со своей группой уничтожил. А ещё именно с Халесом ходил в Пакистан «путешественник» Миша-Мишико — под видом афганского бадахшанца, налаживавшего торговые и другие связи с единоверцами-исмаилитами по всему Среднему Востоку вплоть до Индии. (Между прочим, духовного лидера исмаилитов Ага-хана IV, чье поручительство в ту пору значило очень много, моджахеды и их покровители очень хотели сделать своим союзником. Но до сих пор нет однозначного мнения, поддался он на уговоры или нет… Впрочем, речь сейчас не об этом.)

Так вот. На момент описываемых событий Халеса начал в чем-то подозревать некий Яхья — один из главных получателей героина, «бухгалтер» и «завуч» одного из пакистанских учебных центров. Яхья происходил из пуштунов и уже поэтому не доверял «нарко-таджикской» связке Исмаила и Халеса.

Как говорится, кто платил, тот и следил. И в последнее время Яхья с группой соплеменников особо тщательно отслеживали доставку груза. Чем больше было груза — тем надёжнее его прикрывали. А порой и просто в открытую сопровождали от Кандагара до самого Пешавара, встречаясь с «наркоизвозчиками» то там, то здесь.

Конечно, Яхья мог давно из-за своих подозрений просто убрать Халеса, тем более что «рахнему» не очень жаловал и Раббани, тоже таджик. Ведь род Раббани происходил не только из Самарканда, но и Худжанда, одного из главных центров таджикской государственности, который когда-то в древности назывался Александрией. А корни Халеса тянулись даже не в сам Герат, а куда-то в «презренную периферию». К тому же Яхья происходил из славного «королевского» рода дуррани, многие представители которого достигли министерских, дипломатических и генеральских званий…

Яхья мог, конечно, убрать Халеса. Но как списать со счетов другого гератского таджика — Исмаила? А он, как «лётчик лётчику», доверял Халесу. И цена этого доверия — до полутонны героина за маршрут — что ни говори, а аргумент во всех смыслах более чем весомый… Яхья злился, но пока ещё к «активным действиям» не переходил. Халес всё прекрасно понимал, но не показывал виду. И все эти увлекательные нарко-моджахедские интриги тоже чуть было не сорвали в самом начале операцию «Виола»…

…Поначалу к Борису отнеслись спокойно — его просто поставили раком, то есть на колени, заставив руками упираться в землю, и долго обыскивали машину. Разумеется, ничего интересного «духи» в ней не нашли — только какие-то камни в жестяных «ушатах», лом и пару стальных заступов, похожих на мотыги, да и радиостанция-«ангарка» была явно примитивнее тех, которыми пользовались «духи», по крайней мере, при радиообмене на коротком расстоянии. Халес прищурился и качнул вверх стволом автомата, подавая Глинскому простую команду, мол, вставай!

Борис встал, суетливо отряхнулся. Халес — седоватый, безбородый и вообще выделявшийся в своей банде некой внешней «интеллигентностью», спросил на ломаном, но понятном русском:

— Ты — куда?

Глинский затряс головой и заблажил: