Человек-Хэллоуин - Дуглас Клегг

Свечи были высокие и тонкие, Стоуни никогда не видел столько сразу. Когда он окинул взглядом все свечи, расставленные вдоль стены, между витражными окнами, в небольших подсвечниках у каждой скамьи, сам их вид, кажется, подсказал ему что-то.

«Они же высокие, белые, старомодные, а та знаешь только одного человека, который делает подобные свечи».

В часовне было полно народу, некоторых он узнавал, проходя мимо, других видел впервые. Здесь были Марта Уайт и Тамара Карри, ее могучие груди вздымались в глубоком вырезе платья, а поверх этих холмов возлежал массивный золотой крест на цепочке; ему кивнул отец Джим, он чуть улыбнулся, протягивая руки перед собой, словно Стоуни должен был защелкнуть на его запястьях наручники; мясник Рэйлсбек и Фиона Макалистер из библиотеки сидели рядом, были и другие — знакомые и нет, но все они были принаряжены, словно пришли на воскресную службу: костюмы, галстуки, на некоторых дамах шляпы, а на женщинах постарше еще и белые перчатки.

Стоуни засмеялся, когда увидел старинного приятеля Джека Ридли, лучшего друга детства, который вместе с остальными хранил тайну, — так, во всяком случае, понял Стоуни. Джек подмигнул.

— Я знал, ты поймешь, — сказал Джек каким-то взвинченным голосом — Все это было предопределено…

— Заткнись, предатель, — ответил Стоуни, мотнув головой. Он протянул руку к ремню, вытащил нож.

Стоуни поднял охотничий нож, на случай, если кто-нибудь попытается что-нибудь сделать, но они сидели тихо, наблюдая за ним. В их глазах не отразилось страха, который он надеялся увидеть. Такого страха, который, как он чувствовал, снова накатывает на него самого.

Алан Фэйрклоф шел за ним, пока Стоуни не уперся в подножие алтаря. Тогда Фэйрклоф обошел Стоуни, поманил его рукой.

Стоуни уже била дрожь, он понимал: что бы ни произошло, нож не защитит его, если эти ненормальные вдруг вскочат и все вместе навалятся на него.

Пока он шел к алтарю с лежащим на нем мертвым животным, ему вспомнился рассказ Норы о том, как она нечаянно зашла сюда. О том, что она видела.

О том существе в длинном металлическом ящике.

Который был здесь.

2

Ящик из темного металла, крышка отделана драгоценными камнями. Очертаниями она напоминала грубо высеченного ангела эпохи Возрождения, с круглым нимбом над распущенными волосами. Ящик был размером с небольшой гроб, со сланцевыми окошками по бокам, он светился алым светом, словно внутри него находился раскаленный металл.

Алан Фэйрклоф подошел и встал за алтарь.

— Вы заточили кого-то внутри? — шепотом спросил Стоуни, сам не понимая, какие чувства его одолевают.

— Не заточили. В нем содержится Божественный Огонь.

— Что это такое?

Тогда Алан Фэйрклоф взял руку Стоуни и положил на крышку ящика. Она была теплая.

— Это она. Твоя мать.

— Как это? — Стоуни била дрожь.

— Выпусти ее. Ты можешь. Ты один, ее сын, можешь выпустить ее на волю.

— Но… Я не понимаю… я не…

— Она есть Великая Мать, которая ищет по миру своих детей, — произнес Фэйрклоф, его слова звучали песнопением. — Она есть Вечная Мать, она потеряла свою дочь в Подземном мире, а Ее сын, Ее сын сошел к нам.

— Ее сын сошел к нам, — отозвалась шепотом паства.

— Сошел к нам, чтобы принести новый свет умирающей земле, — пропел Фэйрклоф.

— Принести новый свет умирающей земле, — шепотом отозвался хор.

Алан Фэйрклоф открыл ящик, и Стоуни увидел ослепительный свет, похожий на сгусток синего и желтого огня в форме человеческого тела, и крылья…

«Ангел?

Она ангел?»

Глаза, большие и теплые.

Полные неизгладимой тоски.

Словно она была охвачена громадным сожалением.

Словно она глядела на него, осознавая близость неизбежной потери…

Она протянула к нему пламенеющие руки, и они рассыпались тысячами крошечных огоньков, кружащихся в воздухе, облепили его со всех сторон, покрыли его, как светлячки. Они были горячие, и все его тело истекало потом, но ожога не было…

ЛУННЫЙ ОГОНЬ!

Он чувствовал, что этим светом, этим теплом своего огня она обнимает его — всего, целиком…

И слова неведомого языка зазвучали у него в ушах.

Слова, которые он понимал, словно это был язык его снов…

Остальные видели Иисуса, или же белобородого старца, или космический калейдоскоп, и вся паства поднялась, как один человек, и принялась распевать гимны, что-то говорить, кричать «аллилуйя!» тому существу, которое окутало собой Стоуни.

3

— Мой сын, — произнесла она. — Как я тебя люблю. Я люблю тебя так стильно, что вечно рыдаю по тебе.

«Но кто ты?

Что ты такое?»

Свет, окутывающий его, задрожал, сгустился, он больше не видел ничего, кроме света, а внутри этого света…

«Что ты такое? Ты ангел? Ты бог?»

И тут раздался смех… Но это не был смех любящей матери, который он только что слышал, а что-то кошмарное. Смех походил на завывания волка в темноте…

«Я другое, — ответил голос ворчливо. — Скажем так, я не то, что ты. Я то, что держали в камне, то, что когда-то двигалось вольно, а эти… эти людишки… много столетий назад…»

В свете замелькали картинки, и Стоуни увидел:

— Приблизительно пятьдесят маленьких детей кричали и плакали, связанные друг с другом толстыми веревками, пока несколько мужчин придвигали огромный кусок скалы к выходу из пещеры. В наступившей затем темноте раздалось жужжание, потом вспыхнул свет — и тысячи черных мух вылетели из камней, набросились на детей, залетали в их рты, в глаза, въедались в кожу… А дети кричали…

— Меня называют Повелителем Мух, — произнес голос.

Люди снаружи пещеры, одетые только в звериные шкуры, закрывали руками уши, чтобы не слышать детских криков…

А потом святые сестры, внутри пещеры благословляли и освящали ее стены и существо, которое ходило под ними в глубокой яме…

— Меня называют Извечным Врагом, — шепнул голос в ухо Стоуни.

«Так ты дьявол?» — Стоуни пытался заговорить, но рот у него не раскрывался.

— Нет, это не мое имя. Я Мать, дающая жизнь, и я же ее забираю, я Отец сновидений и кошмаров, я источник всего, что дышит… — Голос рычал словно множество львов. — Я была в саду Эдема, когда были созданы мужчина и женщина, не во плоти, а в виде бактерий и грибков. Плоть, рожденная от земли, должна в землю и вернуться. Я стояла над всем, что жило тогда во плоти. И стою до сих пор. А ты мой сын.

«Ты Бог?»

И снова раздался смех, только теперь он был похож на смех тысячи детей.