Сказки о рыбаках и рыбках - Владислав Крапивин

Стасик вошел…

Дальше было опять похоже на сон.

У Катюшкиной кровати топтался мальчишка. Темноволосый, кудлатый, в пыльной белой майке, мятых зеленых трусиках, босой. С веселыми черными глазами. Откуда он тут?.. Но это удивление было не главным. Главное — Катюшка! Она стояла. Розовощекая, без всякого кашля и слез, держалась она за перильца кроватки и смотрела на Стасика, пускала пузыри. Потом старательно, как на зарядке, присела несколь-ко раз.

— Э, да она сырость напустила, — деловито сказал мальчишка.

— Она… почему так… не болеет? — выдохнул Стасик.

— Потому что поправилась.

— Когда?

— Только что…

— А ты… кто?

— Я-то? — Кудлатый пацаненок удивился, но не по-настоящему, а с дурашливым весельем. — Не узнал, что ли? Яшка я!

Стасик мигал.

— Ну, Яшка я! Ты же сам хотел, чтобы я превратился!

В какой-то книжке про корабли Стасик прочитал, что в старину придумали прибор для измерения скорости судна. Дощечка-поплавок, тонкий тросик с узелками и катушка. Называется все это «лаг». Дощечку бросают в воду, судно плывет, катушка вертится, узелки на тросе проскакивают сквозь кулак матроса. Сколько узлов проскочит за полминуты, столько, значит, миль корабль проходит в час…

И вот теперь Стаськина память рванулась и начала разматываться, как тросик лага при фантастической скорости. Каждый узелок — толчок воспоминания. Ведь было же, было столько всего этой зимой и весной сорок восьмого года!

…Прежде всего была радость, что Белый шарик — вот он и никуда больше не денется. Он сам это твердо пообещал. Теперь они всегда были вместе. Днем Стасик держал Шарик в кармане, а ночью под подушкой. Всегда можно было разговаривать — даже на уроке, если не надо ничего решать или писать. А уж ночью тем более! Руку под подушку, одеяло на голову — и нет уже комнаты с прикрученным огоньком керосиновой лампы, со скрипучей кроваткой, в которой мама укачивает хнычущую Катюшку…

— Белый шарик!

— Вильсон!

Они договорились, что Стасик будет Вильсоном. Назло Бледному Чиче и всем врагам. Потому что крикнешь: «Вильсон!» — и эхо летит звонко, далеко, будто под звездным небом над океаном.

Они разговаривали про все на свете. Стасик рассказывал и печальное, и хорошее. Про свою жизнь, про кино «Золотой ключик» и «Мы из Кронштадта», про книжку «Ночь перед Рождеством» (теперь было не страшно). Про школу, про войну — то, что он о ней знал, про сказочность улицы Банный лог, про обрывы и станцию «Рѣка» на берегу… Шарик о многом знал больше Стасика, но знание это было для него как-то… ну, будто написанное черными буквами на белом листе. А когда говорил Стасик, получалось как цветное кино — Шарик сам признался в этом другу Вильсону.

Иногда Стасик просил:

— А сейчас рассказывай ты.

— Про что?

— Ну, про Кристалл. И вообще… как там у вас.

Белый шарик добросовестно пытался объяснить, «как там у нас». Узнал Стасик о больших шарах-наставниках, о Всеобщей Сети, об импульсах, которые надо излучать и принимать. Об идее Всеобщего Резонанса, при котором наступит во всем Великом Кристалле полная радость и постоянное счастье.

— Если постоянное, это ведь может надоесть, — осторожно заметил Стасик.

— Ох, не знаю… Все равно до этого еще очень далеко. Даже бесконечно далеко. Всеобщая Сеть — она ведь хрупкая. Строишь, строишь, а черные покрывала рвут ее то там, то тут. И самому надо глядеть, чтобы под такое покрывало не угодить…

— А что за покрывало? Какое оно? — Стасика щекотал под одеялом жутковатый озноб.

— Да, в общем-то, ничего особенного… — В ответе Шарика скользнуло небрежное хвастовство. — Большие шары всё пугали: «Черное покрывало, черное покрывало! Не будешь слушаться, оно тебя…» А что оно такое, объяснить не могли. И сами дрожали, будто это нечистая сила какая-то… Ну, мне надоело, я начал собирать рассеянные импульсы информации, начал шарить по граням. По нашей и по соседней…

— Ты можешь понятнее-то рассказывать?

— Ага, ладно… В общем, я узнал. Есть в Кристалле черные шары. Про них мало кто знает, потому что они мертвые, ничего не излучают, а только все притягивают к себе, сильно-сильно. Создают вокруг себя гравитационное суперполе…

— Что?

— Силу притяжения такую, страшно громадную… Иногда ее накапливается столько, что уже просто некуда деваться. И вот при каком-нибудь сотрясении грани это поле отрывается от черного шара и начинает жить само по себе. Плавает внутри Кристалла… Но оно не привыкло к такой жизни, хочет, чтобы внутри него был какой-нибудь шар. И вот, если кто окажется на пути, оно его хвать — и окутало! И тогда этот шар превращается в черный, в мертвый…

Стасику стало неуютно. Ожил страх замкнутого помещения. Но Белый шарик сказал с новой порцией ребячьего самодовольства:

— Ни фига, я теперь знаю, как с ними расправляться. Недавно такой лоскут начал подъезжать к нашей пирамиде. Желтые близнецы причитают, как перепуганные тетушки. Красный шар говорит: «Все, друзья, кому-то из нас крышка. Отвлекайте его от малыша». От меня то есть… А я разозлился, собрал энергию аж из самого нутра да как шарахну по этому покрывалу рассекающим импульсом! Раз-два! Крест-накрест! Оно и расползлось на четыре части. И каждая часть вдруг начала таять, съеживаться… Ну, я тогда и понял! Если покрывало делается слишком маленьким, в нем не хватает внутреннего напряжения и оно распадается…

— Это было, когда ты два дня не отзывался?

— Ага… Потому что на рассекающие импульсы столько энергии уходит, что потом… Ну, как воздушный шарик, из которого воздух выпустили… Если я опять не буду отзываться, ты не беспокойся. Значит, просто силы восстанавливаю.

— А откуда ты их берешь?

— Силы-то? Из пространства. Только это долго…

— Но ведь оно пустое…

— Пространство? Кто тебе сказал!

И Белый шарик начал объяснять Вильсону, что такое разные пространства-грани, как они соединяются и пересекаются внутри Кристалла и сколько в них разных энергетических полей и всякого другого… Он это не раз объяснял. И лучше всего получалось по вечерам, на кухне, когда Стасик смотрел на светящееся окошечко керосинки. Шарик теплел в руке, оранжевый прямоугольник приближался, делался как экран в кинотеатре, желто-красные полотна и объемы переплетались в нем, выстраивались в сложные лестницы и пирамиды. Их прошивали нити разноцветных импульсов. А шепоток Белого шарика щекотал взмокшую от волнения Стаськину ладонь. И в эти минуты все хитрости многомерных пространств становились понятными Стасику… Потом, когда он отрывался от экрана, почти все забывалось. Но Стасик не огорчался. Главное, что Белый шарик есть на свете и почти всегда рядом. Такой вот маленький неунывающий сказочный друг.