Неизвестный Алексеев. Неизданная проза Геннадия Алексеева - Геннадий Алексеев

3.5

Сижу на кухне и читаю Бунина. Мои «дамы» спят. Сверху доносится приглушенный смех и гомон голосов: потолок над кухней тонкий и верхние соседи хорошо слышны. У них там веселье, вроде бы анекдоты рассказывают. Мужчины смеются гулко, басисто, а женщины – пронзительно и как-то по-животному.

Тайна Бунина в том, что у него человек и природа слиты в одно возвышенно-прекрасное одухотворенное существо. Герои его любят, блаженствуют и страдают вместе с темными елями барских усадеб, холмистыми полями, по которым ползут тени от облаков, и с тихими свежими июньскими ночами, когда только что прошел дождь, когда от земли, от травы и листвы исходит самое сладкое в мире благоухание.

Время от времени я ухожу в Бунина, проваливаюсь в ту, бунинскую, запредельную и вместе с тем странно земную и будто бы знакомую мне жизнь.

Со всей своей утонченной старомодностью Бунин парит над нашим сумасшедшим столетием, презирая и не замечая его.

Звонил Д. Сказал, что стихи мои в пьесе остались, что спектакль утвержден.

Все-таки странно: в Театре комедии идет спектакль, в котором актеры читают мои стихи. На репетиции это произвело на меня ошеломляющее впечатление. «Мог ли я написать такое?» – думал я с ужасом и восторгом. Но выходит, что мог.

10.5

За два месяца не написал ни строчки. Нет мне прощения. «Пан» Гамсуна. Летом на даче я вылитый Глан. Вместо Эзопа – Филимоныч. Эдварды нет. Но она подразумевается.

5.8

Сон.

Из моего тела вылезают черви. По одному. То из бедра, то из предплечья, то из живота. Небольшие, размером с навозного червя, и побольше, как выползки. Сухие кольчатые черви, на таких хорошо клюет рыба. Вылезают они не совсем, а до половины. Я их хватаю и выдергиваю осторожно, стараясь, чтобы не оторвался хвост. Если хвост останется, начнется нагноение, гангрена еще, чего доброго, начнется. Мерзостно, гадко мне вытаскивать червей. И откуда они взялись? Болезнь, что ли, такая? Никогда о ней раньше не слышал.

7.8

Прошлым летом, бродя по лесу, наткнулся на два старых мертвых дерева – ель и осину. Они стояли, прижавшись друг к другу, обнимаясь ветвями. Стволы их почти голые, кора сгнила и отвалилась. Сегодня я снова их увидел и с удивлением обнаружил, что осина еще жива: на самом верху один-единственный сук зеленеет листвой. Непостижимо, каким образом осина умудряется жить без коры. Еле живая, она поддерживает ветвями давно уже высохшее тело своей подруги. Так они и стоят вместе среди веселого, зеленого, еще не старого леса.

12.8

Весь день шел дождь и было ветрено. К вечеру дождь угомонился и ветер стих. Появился туман. Берега озера исчезли, и стало казаться, что оно огромное, как море. Когда стемнело, снова пошел дождь, сначала робкий, он становился все смелее и развязнее и, не стесняясь, громко стучал по крыше.

Прочел «Исповедь» Эдит Пиаф.

Красивая, бесшабашная жизнь. Все вкусила Эдит в этом мире, все, что доступно смертным: нищету, унижения, физические муки, радости любви, сладость богатства. Жила во весь дух, без удержу, без оглядки.

16.8

В «Совписе» смотрел корректуру «Дня поэзии». В сборнике 4 моих стихотворения. Опять знакомый страх.

Были эти строчки, эти слова, эти мысли только моими, были частью меня, были моей тайной. И вдруг они становятся всеобщим достоянием. Каждый может их прочесть, может восхищаться ими или возмущаться, может лениво скользнуть по ним взглядом и перевернуть страницу. И они беззащитны перед каждым, не могу я их уже спрятать и уберечь от опасности.

20.8

Пора великого противостояния Марса. По вечерам красная, зловеще яркая планета висит над лесом.

Опять речка в Петровском. Опять музыка шумящей воды и шумящих сосен. Опять природа прекрасна до мучительства.

Сосчитал мутовки у молодой придорожной сосны. Их оказалось девятнадцать. Сосна появилась на свет как раз в тот год, когда я, двадцатилетний, первый раз прошел по этой дороге. Девятнадцать лет прошло! Уже девятнадцать!

22.8

У Анны пробуждается сознание. Она уже кое-что понимает из того, что ей говорят, и жестами, мимикой отвечает на простейшие вопросы. Смеется она уже почти так, как смеются взрослые. Заметны черты появляющегося характера: она общительна, упряма, возбудима, быстро реагирует на внешние раздражители. Скоро ей исполнится девять месяцев.

27.8

Феномен звездного ночного неба. Феномен восхода солнца. Природа феноменальна. Человек – тоже. Живу в феноменальном мире и все чем-то недоволен.

28.8

Парголовское кладбище. Теперь это единственное кладбище на весь четырехмиллионный город. Другие закрыты.

Лес. Не очень густой, с большими полянами. Елки, сосны, березы. Хоронят по квадратам: сегодня 13-й, завтра 16-й, послезавтра – 21-й. Рядом подготавливают новые квадраты – корчуют пни, роют канавы, прокладывают водопровод. Кладбище растет на глазах.

Могилы располагаются ровными рядами. Почти на каждом – стандартная бетонная раковина с гирляндами по бокам и стандартный бетонный крест с белой мраморной крошкой. Одинаковость могил придает кладбищу жутковатый вид. Кажется, что в городе мор – чума или холера. Или война, и каждый день погибают сотни людей.

Шеренги белых крестов уходят вдаль. Кое-где – яркие пятна цветов. Металлические листья венков позвякивают на ветру. Часов с одиннадцати начинают подъезжать похоронные автобусы. Гробы выносят и ставят на подставки у свежих ям. Минут десять родственники и провожающие в последний раз смотрят на усопших. Затем стук молотка, всхлипы, рыдания, глухой стук гроба о дно могилы, бодрая дробь первых комьев земли, падающих на крышку. Могильщики утрамбовывают ногами землю, насыпают продолговатый холмик, наскоро втыкают в него крест и отряхивают землю с рук. Провожающие садятся в тот же погребальный автобус и мчатся на поминки. Вся процедура похорон занимает полчаса.

30.8

Когда Петрарка впервые увидел Лауру, ему было двадцать три года. Ей в ту пору было двадцать. Они встретились утром 6 апреля 1327 года. Ровно через 21 год, 6 апреля 1348 года, Лаура умерла.

По странному совпадению, Рафаэль родился и умер тоже 6 апреля. Петрарка, как и Рафаэль (еще одно совпадение), умер в день своего рождения.

Цепь таинственных совпадений.

1.9

Мой путь к античности.

Он был долог. В молодости классику не терпел. Казалась она холодной, мертвой, казенной. Примелькавшиеся античные мраморы вызывали только раздражение. Предметом обожания была современная живопись, от импрессионистов и дальше. Потом появился Египет. В него я влюбился по уши. И только теперь, уже в зрелые годы, я постиг величие и человечность эллинского искусства.