Путь слез - Дэвид Бейкер

– Угу, – пробормотал Петер.

– Для тебя у меня тоже есть крест, Вил, – окликнул Георг предводителя.

Вил был не в духе принимать подобные дары.

– Крест? Для меня – крест? Да ты спятил, подобно Карлу. Намедни мы погребли еще пятерых наших и утратили почти все, что имели.

Георг не желал спора, он просто хотел быть другом. Он робко улыбнулся и отошел с Карлом. Но Вил пошел за ними.

– Что, нечего ответить мне? Еще бы. Что ты можешь сказать в защиту вашего хваленого Бога? А ты, брат, подумал о сестре? Я вот пораскинул мозгами над сущностью Бога, наделяющего такую славную малышку больной рукой. Ты уже раскрыл грех, за который она так страдает?

Карл что-то промямлил и теребил пальцы. Ему хотелось занять себя сытной похлебкой, а не ответами на такие вопросы.

– Ну же, Карл, я хочу больше узнать о Боге, который допускает такое!

Тревоги дня прошедшего и так вконец извели Карла, а гнев брата довел его до самых слез.

– Я не знаю! – крикнул он, оттолкнув Вила. – Я не знаю, думаю, ежели мы будем делать добро, Бог полюбит нас, как наша мама. Мы, наверное, мы что-то сделали не так, наверно…

– Дурак. Болван. Это все не по нашей вине. – Вил схватил Карла за грудки. – Ты слеп к тому, что окружает тебя, и по глупости своей ты нас винишь во всем. Мир злобен и порочен, в нем трудно делать добро.

Карл, задыхаясь, вырвался из хватки старшего брата.

– Неправда, мир не порочен, в нем всего довольно для хороших людей.

– Разве? А почему я вижу только зло, нечестивых людей а обманщика-Бога?

Карл смутился. В нем проснулись старые тайные сомнения.

– А я вот хороший, Вил! – выкрикнул он в защиту. – Видишь? Я стараюсь быть добрым. Когда ты ругался с матерью, я заботился о ней. Я делал все, что она велела. Я поступаю хорошо и правильно, поэтому Бог позаботится обо мне. Он обязан! Я… я заслужил Его любовь, я заслужил ее! Быть может, это из-за твоего жестокого сердца мы несем наказание и страдаем!

Вил ничего не ответил, а только злорадно усмехнулся, дав возможность Карлу обвинить и погубить себя своим же языком.

– А вот ты, Вил, загордился! Ты хвастаешь день и ночь. Думаешь, будто самый мудрый, а на самом деле ничего не смыслишь. Ты не любил мать, и она тебя никогда не любила. Л я ее слушался, и меня она любила Теперь понятно, почему вокруг себя ты видишь только зло: ты сам насквозь злобен, и душа у тебя черная!

Молчание – испытанная тактика, и Вил добился своего: улыбка, пересекавшая его лицо, свидетельствовала о наслаждении, с которым он одержал чистую победу над братом. Карл разоблачил самого себя, опрометчиво выставил нутро души напоказ.

Георг вступил между братьями.

– Прошу вас, у нас и так неприятностей хватает. – Он обратился к Карлу: – Тебе не следует так обвинять брата.

Карл насупился.

Георг покраснел от неловкости, но искренняя любовь придала ему отваги, и он решился:

– Карл, ты кичишься не менее брата, только хвастовство твое иного рода. Ты… прячешь гордость под видом праведности. Ты поступаешь благопристойно и добродетельно, не спорю. Ты ищешь блага во всем и для всех. Ты верен и набожен, но, однако, боюсь, ты делаешь все это лишь для того, чтобы казаться лучше в своих глазах – и обрести благоволение в окружающих. Нe знаю от чистого ли, истинного сердца исходят твои намерения. Карл и впрямь мало обращал внимание на злосчастное бревно в своем глазу, и столь точное замечание из уст друга пристыдило и разозлило его. К напрягшемуся лицу приступила жгучая кровь, и он яростно выпалил:

– Боже правый! И это говорит мне наш толстяк? Как смеешь ты называть меня гордецом! Обманщик. Предатель. Я, я защищал тебя от остальных. Я заботился о тебе как настоящий друг. Я… я… нашел тебе одежду, постриг твою башку, а ты мне в благодарность говоришь такое? Пошел прочь от меня!

Вражда между двумя закадычными друзьями не прошла даром: весь тот долгий день крестоносцы ссорились и дулись друг на друга. По широкой равнине было бы легко идти, если бы не тяжесть сердец, напитанных злобой, отчего шагать было не в пример труднее, чем даже по самым высоким горам. Никто больше не говорил о празднике, никто не шутил, не слышны были ни песни, ни смех, а только звуки усталых ног, шагающих по промокшей земле. Карл плелся в хвосте колоны, мрачный и угрюмый. Он пропускал мимо ушей дружеские слова Петера и противился приказаниям Вила. Жалея обиженного брата, сестра тихо шла рядом с ним.

И на следующий день время тянулось невыносимо медленно. Крестоносцы приближались к виднеющимся на юге горам, уныло не замечая красоты вокруг себя. Затем, словно желая еще больше удручить их, небо снова полило на них сильным дождем и подуло холодным ветром. Шаг их замедлился, но они, наконец, достигли каменных стен Бюргдорфа: было промозгло, холодно и слишком рано для праздника Успения.

Они все же вошли в город, надеясь перехватить несколько крох со стола изобилия горожан, но отряд солдат наскоро выпроводил их обратно за ворота. Крестоносцы только недоуменно посматривали друг на друга, снова очутившись по эту сторону стен. Они слишком устали, чтобы умолять кого бы то ни было о милости. Без единого ропота они уступили и оставили всякую попытку пробраться к богатой сокровищнице, лежавшей всего в нескольких шагах за упрямыми стенами.

Почти исчерпав запасы пищи, в лохмотьях, которые остались от одежды, имея всего несколько одеял на всех, – так они и отправились дальше в путь, и шагали еще целый день, прежде чем вышли к красивой эмментальской долине. Детские взоры смягчились от вида пестро-зеленых, залитых солнцем горных склонов, усеянных белыми овцами, и пышных лиственных лесов, спускавшихся в долину с гор. Они задержались, дабы впитать в себя свидетельство долгожданной благосклонности Создателя, и, ободрившись, поспешили на тропу, вившуюся на дне долины» и дальше – к зубчатым вершинам вдалеке.

Питаясь от щедрости редких крестьянских и пастушьих домов, встречавшихся по пути, они, наконец, взобрались по лесистому склону до пересеченного альпийского перевала. Продвигались они теперь ужасно медленно, иногда преодолевая всего лигу за целый день, иногда – и того меньше. Но вскоре они спустились к бирюзовым водам великолепного горного озера, и его яркое, сияющее мерцание вдохнуло в путников надежду.

Однодневный привал на чистом озерном берегу – и снова в дуть: в самую глубь смешанных лесов, к более высоким горам, и строго на юг, где высились скалистые вершины. Петер целыми днями молчал. Дороги – то вверх, то вниз, – утомляли его, и он преодолевал их с мрачной покорностью. Он перестал молиться по вечерам, и пренебрегал утренними молитвами. Некоторые утверждали, что во сне он, бывает, шепотом зовет Лукаса, или Альберта или Соломона. Он перестал шутить и веселить детей, и не докучал им привычными нравоучениями. Крестоносцы жаждали и того и другого, ибо от тоски священника им было не по себе.

Однажды утром, около третьего часа, крестоносцы спустились с крутого обрыва прямо к маленькой опрятной деревне, расположенной на обширной прогалине. Это был самый обыкновенный rundling – круговое собрание деревянных хижин с общим центром, где благоухали цветники, пряные травы и росли овощи, и множеством пчел гудела пасека. Усталые дети несмело вошли в селение, не в силах даже проявить обычное красноречие, и подошли к хозяйке, которая сбивала масло. Не успел Вил заговорить, как женщина отставила мутовку и улыбнулась. От нежданной благосклонности крестоносцы смутились.