Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Сергей Беляков

В Раде и правительстве все больше росло влияние Петлюры. Он фактически держал в своих руках все снабжение Румынского и Юго-Западного фронтов и решил превратить их в единый Украинский фронт. Фронт был создан, командовал им русский генерал от инфантерии Дмитрий Щербачев, что еще в 1914-м брал Львов, а в 1915-м – Перемышль. Щербачев, как и Рада, не признавал большевистско-эсеровское правительство; приказы прапорщика Крыленко, большевистского главкома, русский генерал исполнять отказался.

На всех фронтах ускорилась украинизация. Украинизированные части садились в эшелоны и отправлялись на юг – будто бы воевать на Украинском фронте, хотя на самом деле до фронта мало кто доехал. Попытались украинизировать и Черноморский флот. Эта задача в 1917-м году, как ни странно, была куда более реальна, чем в 1991-м. Все дело в особенностях комплектования. Хотя офицерами на флоте служили преимущественно российские немцы и русские, почти 80 % матросов были украинцами. Несколько кораблей уже подняли желто-голубые знамена[628], но до украинизации всего флота не дошло.

Конечно же, в Киеве знали, какие события разыгрались в Могилеве, в ставке Верховного главнокомандующего русской армией. Главкома генерала Духонина убили революционные матросы, а новый главком, тот самый Крыленко, или не смог, или не захотел его спасти. Оставшиеся в живых офицеры духонинского штаба прибыли в Киев, где Петлюра их охотно принял. Это тоже не осталось без внимания большевистского Петрограда. Наконец, Петлюра отдал приказ солдатам украинизированных частей не исполнять приказы главкома Крыленко, а от имени Генерального секретариата приказал «всем украинским войсковым частям» подчиняться только «украинским войсковым радам». Украинская Народная Республика, формально еще не отделившаяся, фактически вела себя как независимое государство.

К этому времени начал меняться и большевистский взгляд на Украину. Пока шла борьба с Временным правительством, Рада была союзником, и Ленин вполне искренне писал о праве наций на самоопределение. Он это право признавал и теперь, после 25 октября 1917-го. Формально. А признать его фактически – значит отказаться от хлеба Полтавщины, от сахарных заводов Правобережья, от угля Донбасса, от огромной богатой страны. На это даже Ленину и наркому по делам национальностей Сталину было нелегко пойти. 17 (30) ноября 1917 года Сталин говорил по прямому проводу с представителем украинских социал-демократов Поршем. Он поставил под сомнение и границы Украинской республики, и право Рады их определять: «Центральная рада сверху присоединяет к себе всё новые и новые губернии, не спрашивая жителей , хотят ли они войти в состав Украины. В таких случаях вопрос должен и может быть решен лишь самим населением путем опросов, референдума и проч. Центральная рада этого не делает, а совершенно произвольно и сверху аннексирует новые губернии…»[629]

Ленин перевел противостояние с Радой в форму привычной классовой борьбы: «Мы скажем украинцам: как украинцы вы можете устраивать у себя жизнь, как вы хотите. Но мы протянем руку украинским рабочим и скажем им: вместе с вами мы будем бороться против вашей и нашей буржуазии»[630], – говорил вождь большевиков на Всероссийском съезде военного флота.

Ни в Генеральном секретариате, ни в Центральной раде буржуев давно не было, что было отлично известно Ленину. Даже такие состоятельные люди, как Грушевский и Дорошенко, не были ни капиталистами, ни помещиками. Однако в политике правдой жертвуют в первую очередь. Уже с декабря 1917-го – января 1918-го Раду клеймили «буржуазной» или «буржуазно-помещичьей». А Рада к тому же дала большевикам подходящий повод для таких обвинений. Донские казаки и офицеры шли на Дон, где собирал антибольшевистские силы генерал Каледин. Большевики требовали, чтобы Рада перекрыла им путь. Рада отказалась: донцы не стали воевать против украинцев[631], а если казакам нравится Каледин, так это их дело, не украинское и не московское. Это стало для большевиков «последней каплей».

Первую попытку сменить власть в Киеве предприняли местные большевики во главе с Леонидом Пятаковым[632]. Видимо, это была инициатива самих «киевских товарищей», потому что даже на заседании спешно собранного военно-революционного комитета решение о вооруженном восстании многие не поддержали. Пока они там спорили, о подготовке большевиков узнал Петлюра. Он призвал «войско Украинское» защитить «свободу молодой республики». Собрав около 12 000 верных Раде солдат, Петлюра захватил казармы воинских частей, которые считались большевистскими. Части эти были расформированы. Украинских солдат демобилизовали и распустили по домам, русских посадили в эшелоны и отправили в Россию. Одновременно 1-й Украинский корпус генерала Скоропадского разоружил несколько эшелонов 2-го гвардейского корпуса, которые могли прийти на помощь киевским заговорщикам. На фронте генерал Щербачев распорядился разогнать большевистские ревкомы, а самих большевиков арестовать.

Арестовали и членов киевского ревкома, а на следующий день… выпустили. Приказ отдал Владимир Винниченко, который был то ли слишком недальновидным, то ли, наоборот, чересчур дальновидным[633].

Этот бой украинцы выиграли. Выиграли и следующий.

4 декабря 1917 года в Киеве в здании Купеческого собрания открылся I Всеукраинский съезд советов. Большевики рассчитывали получить на съезде большинство, однако и тут украинцы преуспели. На съезд прибыли 670 делегатов от «селянских спилок» (крестьянских союзов) и 905 делегатов от украинизированных полков. В здание Купеческого собрания они заходили группами человек по 20–30, пьяные и вооруженные[634]. Эти украинские мужики, не мудрствуя лукаво, захватили помещение мандатной комиссии и сами себе выписали мандаты. Теперь украинцы оказались в большинстве.

Съезд открывал большевик Затонский.

Из воспоминаний Владимира Затонского: «…лидеры украинских эсеров бросились к столу. Подбежали они именно в ту минуту, когда я высказал слово “товарищи”… Аркадий Степаненко, обойдя меня слева, уперся мне локтем в грудь, а Стасюк в ту же минуту схватил меня сзади обеими руками за шею, стянул таким путем с кафедры. В ту же минуту толпа (делегатов), возбужденная и явно выпившая, бросилась избивать большевиков»[635].