Берия. Арестовать в Кремле - Анатолий Сульянов

Можно предположить, что происходило в помутненном бесконечными заговорами, происками шпионов и диверсантов сознании генсека после прочтения письма полковника МГБ Рюмина! Потоки брани и гнева обрушились на Берия, и на какое-то время шеф был лишен участия в наиболее важных совещаниях и, самое главное, в застольях и ночных беседах на ближней даче вождя. Теперь все чаще Сталин называл Берия не по имени, а «товарищ Берия», что приводило последнего в состояние страха.

Абакумов был снят с должности министра госбезопасности, арестован и отправлен в одиночку Лефортовской тюрьмы. Михаил Рюмин получил свои «тридцать сребреников», став заместителем министра госбезопасности СССР…

В первые после ареста дни генерал-полковник Владимир Степанович Абакумов не мог понять одного: почему он, выдвиженец Берия и не раз расхваленный Сталиным, в одночасье оказался за решеткой…

«Дорогой Лаврентий Павлович! Я просил товарища Игнатьева передать Вам о том, чтобы пакет с некоторыми старыми материалами, изъятыми у меня, вскрыли только Вы. 12 июля я должен был заехать к Вам, чтобы оставить часть материалов, спросить, как поступить с материалами об авиации, но поговорить уже не было возможности. Спустя два часа произошла беда.

Как Вы знаете, вопрос в отношении тов. М. обстоял тогда крайне туго, и несмотря на очень сильный нажим, я показал себя как честный человек[19]. Меня спрашивали об изъятых у меня материалах, я ответил коротко, что должен передать по назначению.

Дорогой Лаврентий Павлович! Меня беспокоит один вопрос. Верно ли теперь относится ко мне тов. М. при разбирательстве моего дела. Может быть, я допускал ошибки, но у меня какое-то сомнение. Целиком полагаюсь на Вашу помощь. Хорошо бы в какой-то форме дать мне понять, что Вы помните обо мне и делаете все необходимое. Мне очень тяжело. Лаврентий Павлович, просил Вас о жене и ребенке — ответа нет еще. Ваш В. Абакумов».

Письмо много дней лежало в папке без ответа, да какой ответ мог быть, если Абакумов оказался арестованным по прямому указанию Сталина. Не мог Лаврентий Павлович перечить вождю народов, не мог подать голос в защиту чем-то провинившегося министра. Сталин не терпел защиты арестованных по его указанию, с чьей бы стороны она ни исходила. Никто и никогда не посмел из окружения вождя встать на защиту тех, кто находился в камерах Лубянки или Лефортова.

Об этом не мог не знать Абакумов, много раз наблюдавший припадки гнева у генералиссимуса, когда кто-то, не знавший порядков и обычаев двора, пытался просить за «ошибочно арестованного крупного деятеля науки». Но тем не менее генерал-полковник упорно шел на заочный контакт со своим шефом.

«Дорогой Лаврентий Павлович! Прошло уже 2 месяца и 15 дней. Нет больше сил терпеть такой произвол, который имеет место в расследовании. В материалах полно неправды и клеветы. Многие лица, перепугавшись, пишут что угодно и оговаривают других. Вы прекрасно знаете, что я целиком и всей душой предан нашему дорогому товарищу Сталину И. В. Таким верным сыном нашей партии я и остаюсь до конца своей жизни. Работал я на Ваших глазах и, находясь на ответственном посту в органах МГБ, отдавал все свои силы выполнению служебного долга. У меня нет и не могло быть другой жизни, так и дальше по-большевистски буду бороться за дело тов. Сталина И. В. Я сильно переживаю и нужные выводы как коммунист и как работник для себя сделал из хода проверки.

Режим крайне тяжелый. Допросы очень нажимистые и грубые. Я сильно ослаб, и здоровье мое сильно ухудшилось. Повторяю, что человек я честный политически и целиком предан товарищу Сталину И. В. Жду Вашей помощи, дорогой Лаврентий Павлович.

В. Абакумов. 27.09.1951 г.».

Все письма Лаврентий Павлович читал, но ни на одно письмо Абакумова ни мне, ни другим сотрудникам секретариата не ставил задачи по подготовке ответов. Более того, эти письма Берия направлял Генеральному прокурору СССР Г. Сафонову.

Чем все это я объясняю? Надо учитывать и то обстоятельство, что в ту пору отношения между Сталиным и Берия были далеко не лучшими. Опасаясь за себя в первую очередь, Берия, разумеется, не стал реагировать на письма Абакумова, зная, что об этом тотчас узнает Сталин, и идти на обострение отношений между ними Берия не решается. Был ли Абакумов дорог Лаврентию Павловичу? Думаю, что да, был — столько лет работали бок о бок, столько проведено вместе самых, казалось, безнадежных дел…

Но об этом не знал Абакумов и продолжал «нажим» на моего шефа. После ноябрьских праздников в папку Берия легло еще одно письмо: «…Моим переживаниям нет конца. Было тяжело в дни праздников 7–8 ноября. Режим устанавливается все тяжелее. У меня родился ребенок (жена резана), им нужна помощь… Кто-то следит за расследованием, так могут перебить хороших, честных людей, начать то, что было в 1937 году. Именно тогда фабриковались такие протоколы допросов. Рюмин все силы прилагает, чтобы все охаять, а честных людей сделать преступниками. Он ведет охоту на честных людей. Жду Вашей помощи. В. Абакумов».

И снова Берия направляет письмо из камеры-одиночки Генеральному прокурору СССР. Напрасно ждал Абакумов весточки или появления в камере своего шефа — тому было не до него, надо было спасать свою шкуру.

Рюмин старался изо всех сил, зная почти все, что было содеяно генерал-полковником, зная все его грехи… «Минька» понимал всю меру ответственности перед Сталиным, которому он пообещал прилюдно доказать виновность Абакумова по первой категории, иначе эта первая категория станет его собственным уделом. Надо было достаточно много преступных действий наскрести, чтобы припереть обвиняемого министра убедительными фактами «преступно-халатной деятельности»…

Допросы «с пристрастием» не прекращались ни днем ни ночью: почему долго не давал хода «делу врачей»? Кто первым обвинил секретаря ЦК Алексея Кузнецова в измене? Почему «дело авиации» было свернуто? Не один же маршал авиации Новиков виноват в наметившемся отставании нашей авиации… Кто стоял за его спиной?

Терпение Абакумова иссякло: не выдержав пыток, оскорблений и издевательств, генерал-полковник Абакумов ударил своего бывшего подчиненного полковника Рюмина…

Раздосадованный «Минька» приказал надеть на Абакумова кандалы — теперь тот не сможет поднять руки. Теперь можно бить недавнего шефа сколько угодно.

После очередного допроса «с пристрастием», закованного в кандалы, избитого, с синяками и кровоподтеками на всем совсем недавно крепком, мускулистом теле Абакумова приволокли в одиночку и бросили на холодный пол. Подняться на койку арестованный не мог. На помощь пришел хорошо знавший бывшего министра коридорный надзиратель, нагнулся над подследственным и не поверил своим глазам: из-под плотно сжатых век по окровавленному, распухшему лицу одна за другой скатывались крупные слезы — генерал плакал…

Совсем недавно он, высокий, крепкого телосложения, в аккуратно отглаженных кителе и бриджах, до блеска начищенных хромовых сапогах, в сопровождении свиты с «Минькой» во главе, появлялся здесь, в тюрьме; теперь вот, скорчившись, лежит на цементном полу, в изорванной тюремной одежде, с разбитым, мокрым от слез лицом, вздрагивая от каждого прикосновения. Неужели и его не защитят?..