Бесшабашный. Книга 3. Золотая пряжа - Корнелия Функе

Между тем яд мух-болеголовок распространился по всему телу. Джекоб почувствовал головокружение и упал оборотню на руки. Он хотел показать укусы на руке, чтобы объяснить, что происходит, но не нашел сил даже для этого. Последним, что видел Джекоб, когда его втащили в вонючую мусорную повозку, было испуганное лицо Брюнеля.

Семнадцатый на чем свет стоит честил дождь. Он вонзил серебряные когти в ствол дерева, словно чтобы заставить его заплатить за все Феины штучки. И еще они постоянно ругались с Шестнадцатой. Семнадцатому не нравилось, что она больше не прячется от Уилла. А зря, лучше бы поблагодарил ее за это: Щенок с каждым днем становился все беспокойнее, и Неррон не сомневался, что виной тому она. Он уже воображал себе, как Уилл превращается в серебряную статую от поцелуя Шестнадцатой, хотя фантазия, в которой он переплавлял зеркаликов в серебряные ночные горшки, нравилась ему куда больше.

Но был еще нефрит.

С некоторых пор один взгляд Уилла заставлял сердце Неррона трепетать. Хотя нефритовый гоил его детства имел мало общего с невинным лицом Бесшабашного-младшего. Тот топил Ониксов в водах подземного озера, куда они бросали бастардов. Ребенком Неррон так часто видел этот сон, что стал внимательно изучать свое лицо на предмет следов зеленого камня. Боги огненной лавы, каким же он был идиотом! Жизнь быстро опустила его с небес на землю.

Она научила его презирать собственную кожу и сердце, не доверять историям с хорошим концом и посылать подальше благородных героев и прочих спасителей мира. Но теперь словно что-то зашевелилось под каменной кожей, и фантазии прошлого ожили. Как жаль, что в этой стране нет ведьм-деткоежек, они хорошо умеют прогонять подобную блажь!

Когда они остановились напоить лошадей – единственная причина, по которой Семнадцатый разрешал делать остановки, – гоил не в первый раз заметил, с каким чувством Щенок запускает руку в бездонный кисет и поглаживает рукоятку арбалета. Он натягивал стеклянную тетиву без малейшего усилия, словно обладал силой великана. Неррон спрашивал себя, был ли причиной тому нефрит, или оружие имело собственную волю. Щенок прицелился в дерево – и попал. Похоже, арбалет действительно признал в нем своего хозяина.

А может, даже был сделан специально для него.

Проклятье.

Бастарду послышалось, что его позвали, – совсем как тогда, под землей. Он выругался, и лошадь недоуменно подняла от воды мокрую морду.

«Послание для Феи» – и он считал его простачком!

Неррон опасливо огляделся. Хотя, к черту! Пусть зеркалики знают: он видит их насквозь. Они достаточно использовали его в своих целях.

Когда гоил вывел лошадь на берег, Щенок выдергивал засевшую в стволе стрелу.

– Ты ведь собираешься убить ее, так? – Неррон взял его за плечи и прижал к дереву. – Дело вовсе не в нефрите.

В глазах Уилла блеснула золотая искорка. Неррон схватил руку, сжимавшую стрелу.

– Полагаю, с ее бессмертием арбалет легко справится. Но вспомни казаков. Даже если ты пристрелишь ее прежде, чем она успеет убить тебя, что, если она заберет нефрит?

Щенок одним рывком вырвался из объятий гоила.

– Я надеюсь, что она его заберет.

– Что ты сказал? – испугался Неррон. – Да этот нефрит – лучшее, что было у тебя в жизни.

Бастарду захотелось двинуть кулаком в это мягкое лицо, чтобы еще раз увидеть, как проступает зеленый камень, но тут появились они. Что и говорить, вид у зеркаликов был неважный. Кора нарастала быстрее, чем они успевали ее соскрести.

– Оставь его.

Шестнадцатая. Шестнадцать лиц, и все как одно не сводят глаз с Уилла. Интересно, как ей нефрит? Или девушка падка только на человеческую мякоть?

Щенок застыл, как каменное изваяние, уставившись на нее. Что ж, как говорится, совет да любовь.

Семнадцатый шагнул к гоилу. Кровь – если только это действительно была она – стекала с его рук прозрачными маслянистыми струями. Похоже, бедняга перестарался, отдирая с них кору.

– Ступай своей дорогой, Каменнокожий, ты ведь сам этого хотел. Ему ты больше не нужен.

То есть как «не нужен»? Щенок все еще стоял со стрелой в руке. Похоже, они здорово посеребрили ему мозги, арбалет и Шестнадцатая.

– В самом деле? На кого же отныне возлагается задача помешать ему стать добычей ворон? – Неррон сделал шаг навстречу зеркалику. – Подожди, дай сообразить… Ты отпускаешь меня на все четыре стороны, так? Но ведь, насколько я помню, мы заключили сделку…

Неррон осекся: у него на глазах стеклянная поверхность словно расплылась, заиграв всеми красками леса. Он спросил себя, украл ли голем эту зловещую улыбку вместе с лицом, или она порождение самого зеркала?

– Зеркала… зеркала… – пробормотал голем, словно прочитав его мысли. – Поверь, ты сам не захочешь видеть того, что за ними.

Семнадцатый носил человеческий облик как неудачную маскарадную маску.

– Мы оставили тебе жизнь – по-моему, это достаточная плата за твои услуги, Каменнокожий. – Шестнадцатая встала рядом с «братом», чтобы придать своей угрозе вес. – Разве ты нашел Фею? Нет. За что же ты требуешь вознаграждения?

Грязная стекляшка.

Бастард снова остался ни с чем – обманут, оболган, оскорблен. И во всем должен винить только самого себя.

Шестнадцатая выпустила из пальцев серебряные когти.

Убирайся, покуда цел, Бастард!

Но он не мог, он был слишком зол. Проклятая несдержанность! И гордость, которую слишком часто втаптывают в грязь.

Шестнадцатая была бы рада превратить его в груду металла, Неррон читал это желание у нее на лице. После Щенка это стало самой большой ее страстью. Серебряный гоил. Ты будешь первый, Неррон. Не такой славы он себе хотел.

– Ты так уродлив… – Шестнадцатая уставилась на него, словно хотела предъявить отражение в стеклянных глазах в качестве доказательства. – Как и весь этот мир… Надеюсь, они сделают его лучше, когда вернутся.

Она прижала ладонь к его груди, и страшная, жгучая боль запульсировала у сердца.

Проклятье!

Неррон подался назад, но она схватила его руку, и на его коже, словно сыпь, тут же проступили серебряные пятнышки.

– Пусть идет. – Щенок взял Шестнадцатую за плечо и оттащил от гоила.

Она по-детски заморгала и виновато опустила глаза. Но Семнадцатый смотрел на руку Неррона. Просто чудо, что она не стала серебряной. Так-то, стекляшки!

Неррон попятился к лошади, опасаясь подставлять големам спину.

«Да, исчезни, исчезни, Каменнокожий, – говорил взгляд Семнадцатого. – Иначе я займусь тобой сам, и тогда никакой Щенок не защитит тебя».