Москаль - Михаил Попов

Если заподозрил… Получается, людоед в нем сильнее отца. Слаще втоптать в грязь хитроумничающих подчиненных, чем обнять отдаленного ребенка.

Или это отвлекающий маневр? Всем ныл в подол и в лацкан: к сыну, к сыну на остров, а сам тихо готовил капкан для майора. И теперь, когда там, на берегу речки, телевизионная декорация наконец развернулась во всей красе, он объявляет выезд на природу.

Нет, в возможность такого провала Елагин все же не верил. Это пораженчество. Провал возможен только через предательство. Кастуев? Бред! Патолин? Вероятно, но не обязательно. Собственно, это первое, что напрашивается. Это до такой степени элементарно, что даже… Но человек пришел от Кастуева и Бобра. Перекуплен? Перепродался? Дойдя до этого места в размышлениях, майор почувствовал, что становится фаталистом. Если предательство добралось даже сюда, то в сопротивлении нет никакого смысла. Легче просто позвонить «наследнику» и во всем признаться. Никуда не надо лететь, можно лечь и закрыть глаза. Хотя бы до завтра.

Пришлось силой встряхиваться, хлебать крепкий кофе из китайской баклажки: «Это не я рассуждаю, а простуда».

Связался из машины по спутниковому телефону с Патолиным. Изложил ситуацию. Узнал, что часть «людей» на месте, подгоняют обмундирование. Разрисовывают все, что можно в «жовто–блакит». Две телекамеры наготове. Патолин сразу понял, до какой степени усложняется ситуация. Надо как–то организовать границу. Достаточно будет, чтобы пару раз в день проходил вдоль течения наряд пограничников. Рустем поможет с таджиками и собаками.

Майор поинтересовался, нельзя ли устроить побоище прямо сегодня, не дожидаясь прилета московской инспекции. Нет, слишком много недоделок, метеостанция ну никак еще не напоминает блокпост сил коалиции, да и людей маловато. Остальные прибудут только завтра днем. Через сутки надо ждать и «наследника». Суета и спешка могут все испортить. Кроме того, обязательно вызовут подозрения.

— А почему это «тамплиеры» прибывают по частям?

— Это не «тамплиеры».

— А кто? Что там у тебя происходит, Игорь?

— Танкред и его люди отказались. Выяснилось, что Октавиан Стампас приезжает в Россию.

— Кто это?

— Их гуру.

— И где ж ты нашел замену?

— Пришлось попотеть.

— Ты скажи, кто они?

— Долго объяснять. Приедете — все расскажу.

Елагин еще отхлебнул кофе — хорошо бы в него добавить коньяку — и подумал: как все сложно, как все обрастает ненужными деталями, похоже на речь во сне: говоришь–говоришь, а сказать не можешь!

— Он открыл глаза, Александр Иванович, он открыл глаза! — Медсестра легонько тряхнула майора за плечо. Он, оказывается, действительно заснул. Хорош кофеек!

— Что? Глаза?!

Елагин резко встал и прошел в палату, поправляя на плече съехавший халат. Конрад Эрнстович глядел на него огромными несчастными очами, трагизм взгляда очень подчеркивался кристальной белизной подушки и простыни. Директор был похож на мумию в снегу.

Майор встал прямо над ним, с трудом удерживаясь, чтобы не сказать: «Ну?!»

— Я банкрот, — сдавленным шепотом признался Конрад Эрнстович и тут же снова смежил очи.

Нестор Кляев был в бешенстве. Он считал, что над ним издеваются. Мало того, что его выжили из лагеря вместе с многочисленной, уникальной аппаратурой, прервали цепь непрерывных замеров электронной ауры срединной материковой точки, его теперь выживают и отсюда, из древнего пещерного становища. Кастуев и явившийся из Москвы худощавый хлыщ объявили, что здесь, в пещерах, будет место дислокации «штаба». Установили черный электронный ящик с пультом и тремя трубками — пункт спутниковой связи. Чушь! На самом деле они хотят его уесть, демонстрируя, насколько их аппаратура современнее своры его древних амперметров. Что за детский сад! Какой еще штаб?! Теперь стало понятно, зачем к нему приставлен этот въедливый осетин. Комиссар–шпион! Ему было велено следить за всеми движениями проникновенного ученого интеллекта и в тот момент, когда замаячат реальные научные результаты, отодвинуть первооткрывателя и наложить руку на нащупанные им результаты. Да, надо было задумываться раньше. Не просто так Елагин дал деньги. Никто не дает деньги просто так, все их вкладывают. Всякий купец–фабрикант думает именно о выгоде, даже когда строит церковь. Контракт капитала с работником, особенно научным, это заведомый взаимообман. Идиллия в данном случае и невозможна, и неуместна.

— Может, вы хотите, чтобы я совсем отсюда убрался?! — вскричал Кляев, но не увидел ни тени смущения на лицах хлыща и осетина. Конечно же, они хотели именно этого, и были теперь ужасно рады, что неуемный ученый сам произнес нужные слова. Сам отворил дверь. Сам намылил петлю и вырыл могилу. Нестор Икарович испугался — вот, оказывается, как далеко зашло дело.

— Мы дадим вам джип, — предложил Патолин.

— Не нужны мне никакие ваши джипы! — опять вскричал ученый, и опять во вред себе. Этим восклицанием он хотел заявить, что не тронется с места, подсовывание транспорта он считает провокацией. Его же поняли совсем иначе: будто бы он готов тащить свои амперметры через перевал в рюкзаке на собственном горбу.

Оставалась последняя линия обороны. Нестор Икарович заявил, что сюда его прислал Елагин и только Елагин имеет право попросить его отсюда. Белобрысый гость устало вздохнул и сообщил, что просьба к ученому очистить площадку исходит именно от Александра Ивановича Елагина, главы службы безопасности «Стройинжиниринга».

— Причем это не прекращение экспедиции, — вступил деликатный Кастуев, — это просто перенос сроков. Не на очень большой срок. Александр Иваныч так и сказал. И обещал.

Почему–то именно внезапное косноязычие Кастуева, в совершенстве владевшего русским языком, оказалось тем окончательно убеждающим аргументом для Нестора Икаровича, после которого сопротивление его угасло.

— Вы скоро сможете вернуться и к измерениям в лагере, и к надписям в пещере, — в унисон подтвердил Патолин.

Кляев нахмурился и задумался, хотя про себя уже все решил. Про приезд Дира Сергеевича он ничего не знал, да если бы и знал, это мало что изменило бы. Они не были знакомы. Высшей инстанцией для ученого был майор.

— Я напишу ему записку.

— Конечно–конечно! — в один голос согласились Патолин и Кастуев, даже не спросив, о ком идет речь. И отправились по своим делам.

Еще не все было готово к приезду высокой комиссии. На естественном каменном бруствере, ограждавшем площадку, служившую прихожей для двух пещерных образований в скальном теле, была установлена аппаратура для видеонаблюдения. Два сухопутных рогатых перископа. Припав к их окулярам, можно было в довольно мелких деталях разобрать, что происходит в лагере на «афганской» стороне реки. Перепад высот между пещерной площадкой и плоскостью лагеря был небольшой, и вид открывался не столько сверху, сколько сбоку. Это было устроителям декорации на руку: не нужно насыщать натуральным военным представлением всю территорию лагеря, достаточно охватить авансцену. Пыльную, каменистую площадку, выходящую к берегу бешеной речки. Тут было место для общего построения, сюда была вынесена мачта с жовто–блакитным флагом и флагом коалиции. Тут стояли оба разрисованных соответствующим образом бронетранспортера — подарок за немалые деньги лучшего друга Рустема. Мимо, между берегом и колючкой, обязаны были дефилировать туда–сюда раза четыре за день трое таджикских пограничников с пограничной собакой и «калашниковыми» через плечо. Украинскому контингенту полагались «М–16». Рустем и с этим помог. У него, видимо, был целый склад разного боевого реквизита. Особенно много пришлось возиться с формой. Обмундирования завезли достаточно, и конечно, все не по размеру. Чем американская армия, хотя бы по внешнему виду, заметно отличается от нашей родной: форма на бойцах сидит как влитая. Никогда ничего не висит, все застегнуто, обтянутые сеткой каски сидят как положено — никакого набекреньства. Патолин долго с этим бился, но мало чего добился и теперь был близок к отчаянию. Один взгляд «наследника» в окуляр, и он все поймет. Глаз регулярного телезрителя слишком «набит», тысячи раз он видел фигуры америкосов в иракских репортажах. Особая, цивилизаторская походка с прикладом на сгибе локтя, все эти тыканья стволом вправо–влево, передвижение в полуприседе. Бондарчук в «Девятой роте» попытался все это скопировать, получилась лажа. Шурави и пиндосы двигаются по–разному. Традиционные боевые телодвижения — как артикуляция, складываются столетиями. Высадка союзников в Нормандии: разухабистый морпех лихо, с разбегу рушится на европейскую дюну, отбрасывая башмаками кучи песка и вонзая «ноги» своего пулемета в континент. Переправа русских через Днепр: тихие, согнувшиеся фигурки на плотах, поведение сдержанное, укромное — ничего показного, сверхчеловеческого. Почти покорность судьбе, но уж вы только дайте добраться до вражеского горла.