Эрхегорд. 2. Старая дорога - Евгений Рудашевский

– То, что видит…

– И таких портретов этого… человека было много. Я взял один.

– Много…

Голова пульсировала болью. Я устал. Запутался. Слишком много разрозненных, ничем не связанных фактов…

– Быть может, это твой родственник? – предположил Тенуин. – Кто-то, кому принадлежал браслет. Или наследник тех, кому он принадлежал, прежде чем его вывезли из Земель Эрхегорда.

– Нет… Не думаю. Я пошел в мать. Внешне я на отца почти не похож. А браслет и… все это по отцовской линии. Предки мамы из Кенр’д-Альтийских княжеств. Это… на восток от Земель Барнаидора.

– Я знаю.

– Далековато отсюда.

– Да.

– Но… откуда этот человек? Кто он? Почему так похож на меня? И ведь… Эта рука. Я тебе не говорил, но… Помнишь сигву, которая у меня появилась в тумане? Я тогда выставил руку за стенку купола…

– Помню.

– В моих снах у этого человека всякий раз была такая же сигва. Да, это он…

– Ты не говорил, что он тебе снится, – промолвил Тенуин.

«А ведь и правда не говорил». Как не говорил и того, что этот, так похожий на меня, незнакомец привиделся мне в Подземелье Искарута, в землянке Мурдвина. Я отчетливо помнил его сигву на левой кисти. Не говорил и того, что, возможно, именно этот чужестранец три года назад приехал к нам в Кар’ун-Ай выкупить браслет, что я во снах его глазами наблюдал за убийством дедушки и за собственным побегом из отцовской нейлы.

Я сдавил ладонями лицо. Окончательно запутался. Не мог отделить явь, сны и видения. Они переплелись слишком крепко. Если б не этот портрет, я бы и дальше уверял себя, что незнакомец лишь плод моих кошмаров, порожденное браслетом наваждение, не более. А теперь…

Тенуин молчал. Ждал, что я продолжу наш разговор. Но говорить мне больше не хотелось. Смяв портрет, я теперь неподвижно смотрел на свои руки. Вспоминал сон этой ночи… Знакомый шершавый сон, преследовавший меня в Лаэрнорском лесу. Зарево горящих домов, Грет-Индит за спиной дедушки. Целиком пронизанное серебристой сетью пространство. Под козырьком черного хода – я с Джаллой на руках. Сестренка прижималась к моей груди, прятала лицо. На этот раз сон не оборвался. Я увидел его до конца. Смерть дедушки – жестокая, медленная. Грет-Индит мог убить его одним ударом, сразу, но предпочел рассечь ему бедро. Потом, усмехнувшись, склонился над дедушкой. Что-то сказал. Я не слышал голоса. Наступил ему грязной подошвой на грудь. Надавил. Плюнул. Рассмеялся, поглядывая на меня, смотрящего чужими глазами. Опять что-то сказал. Не глядя, со всей силы подошвой ударил дедушку по лицу. Замер. И стал в остервенении топтать его голову. Один удар за другим. А я тем временем был уже далеко. Убежал с Джаллой, проклиная себя за то, что ушел от боя. Ненавидя сестру за то, что она жива и заставляет меня самого жить после всего случившегося… Мы с Джаллой скрылись за крепежной стеной гумна, когда ко мне, то есть к незнакомцу, подошел Харкон и сразу четверо наемников. Грет-Индит спросил о чем-то. Я не слышал слов, но знал: он спрашивает, где искать браслет – куда побежал тот, кто его носит. И я поднял руку. С трудом, будто преодолевая сопротивление воздуха, насилу уговаривая себя не выдавать направление своего побега. Вновь увидел обнаженную левую кисть со спиралью темной сигвы. Указал путь к западным воротам. Обманул наемников… Харкон, осклабившись, кивнул и бросился в указанном направлении – в темноту еще не освещенных пожарами улочек. А я вновь почувствовал собственную усмешку.

Проснулся весь взмыленный, с раскаленным браслетом и пульсирующей от боли правой рукой. Прижал ее к груди. Уставился в беленый потолок, запрещал себе закрывать глаза, опасаясь увидеть даже слабые блики очередного сна. Дышал глубоко, чуть покачивался. И плакал. Теплые слезы скользили по щекам. Как бы я ни прятался от воспоминаний, они вновь и вновь меня настигали. И ведь все могло закончиться иначе, и сейчас я был бы по-своему счастлив; вдали от родных мест, но рядом с Айей, рядом с новой семьей и, уж конечно, не так далеко, как сейчас, в Землях Эрхегорда. А всему виной то, что я натворил после побега из Кар’ун-Айя, желая избавиться от сросшегося с рукой браслета, надеясь отомстить за смерть родителей. Моя собственная глупость погубила мою новую жизнь, заставила страдать новую семью, а главное, не оставила для меня ни единой дороги, кроме той, что вела к городам Западного Вальнора…

Мы продолжали укреплять оборону дома. Собственно, больше заниматься было нечем. Ходить в разведку пока что не решались – опасались, что в любой момент вернется старуха и объявит какое-нибудь внеурочное испытание.

Рыли каналы, заглубляли сколоченный из заостренных досок наклонный палисад. Громбакх приволок из ближайших домов посуду – ее мы развесили на веревках вокруг рва, предварительно засыпав внутрь мелких камней и обломков кирпича. Надеялись, что ночью никто не сможет к нам подойти, не задев эти погремушки. Подумывали сделать еще один круговой окоп для огневой стены: заложить туда сушняк, а по необходимости поджечь.

Отряд Эрзы занимался тем же. Там вовсю орудовал молотом Нордис. Ломал стены других домов, выковыривал кирпичи и складывал из них шумное поле – такое, по которому нельзя пройти незамеченным. Возле гирвиндионца, не то мешая, не то помогая, суетился Феонил. Поглядывал в нашу сторону, иногда с улыбкой махал нам рукой. Вся эта история с разделением отрядов, кажется, лишь забавляла его.

Охотник присматривался к работе Нордиса, всячески кривился, уверяя, что наши веревочные погремушки сработают куда лучше, при этом старался разглядеть все, что делает Нордис, – в каком порядке и что именно укладывает на шумное поле.

Лепешки мы по-прежнему откладывали в сумки, ограничивались водой и травяными блюдами, которые теперь ели без опасений, все вместе. Личины не обращали внимания ни на проломленные стены домов, ни на линии защиты. Шли с неизменным отрешением, молча, уверенно.

Ближе к вечеру мы с Миалинтой поднимались на крышу в дозор. Смотрели, как уходят к Озерному кварталу женщины в белоснежных дхантах, и ждали, что в небе раскроется полотно зеленого заката. Но закат всякий раз был самым заурядным, не предвещавшим ни нового испытания, ни даже обыкновенной непогоды.

Когда мы стояли в ожидании третьего заката, я повернулся к Мие. Взял ее за руку. После всех слов Эрзы мы ни разу не говорили наедине. В опускавшихся сумерках я хорошо видел светло-коричневые радужки. Внимательно смотрел на лицо Мии. На кончик ее прямого носа, на светлые губы, на округлый подбородок, на украшавшие лицо родовые сигвы.

– Скучаешь по волосам? – Я посмотрел на короткую стрижку ярко-золотых волос.

Миалинта не ответила.

Глупый вопрос. «Лучше молчать».

Опять посмотрел на ее губы. Знал, что ничем хорошим задуманное не кончится, но старался не думать об этом. Задумавшись, наверняка отговорил бы себя, убедил, что и время, и положение не лучшие. Я ведь не был до конца уверен… Закрыл глаза. Мысли – пустое.