Камень духов - Александр Кердан

Это не было позой. Николай Павлович в тот день, на Сенатской, почувствовал, что в нем нет больше страха за свою жизнь. Очевидцы говорили после, что государь был очень бледен. Но сам император знал, что страха в нем не было ни тогда, ни потом, когда на следствии выяснилось, что двое заговорщиков – полковник Булатов и черноусый «кавказец» Якубович – готовились убить его. Не посмели. Это послужило Николаю Павловичу подтверждением Божьего промысла, убедило его в своей правоте…

В это утро император выбрал для прогулки Летний сад. Он медленно шагал по аллее, идущей от дворца Петра I вдоль Фонтанки, и радовался ранней весне. Листья на деревьях еще не распустились, но набухшие почки говорили, что это случится не сегодня-завтра. Негромко переговаривались среди ветвей вернувшиеся после зимовки птицы. Было так тепло, что Николай Павлович скинул шинель на руки флигель-адъютанта и остался в своем любимом конногвардейском мундире. Если бы не голубая андреевская лента, то издалека императора можно было бы принять за обычного офицера, прогуливающегося по саду в ожидании возлюбленной.

Да, весна, самое время предаваться любовным утехам. Но этой весной у Николая Павловича для них времени не было. Он только сейчас, глядя на пробуждающуюся природу, вспомнил, как давно не заглядывал на половину императрицы Александры Федоровны, не говоря уже о свиданиях с другими женщинами. Еще будучи великим князем, он не мог пожаловаться на отсутствие женского внимания. И сам, что скрывать, любил красивых и утонченных женщин. Одна фрейлина Нелидова чего стоит… Но свои связи и пристрастия Николай Павлович никогда не афишировал и поэтому слыл любящим мужем и примерным отцом. Таким ему и хотелось быть всегда, но бывает трудно устоять, когда на тебя с обожанием взирают очи юных прелестниц…

Лирические размышления императора прервал непонятный шум. Он увидел, что со стороны Марсова поля перелезает через ограду человек в серой накидке. Вот он преодолел препятствие и пустился бежать прямиком к императору. Наперерез ему метнулись несколько солдат. «Неужели кто-то из заговорщиков?» – пронеслось в голове Николая Павловича, но он ничем не выдал своей тревоги. Спокойно наблюдал за происходящим. Человек в накидке опередил солдат и теперь находился в двадцати саженях от императора. Николай Павлович смог разглядеть, что он очень молод, почти мальчишка, и в руках у него нет оружия. Сзади послышался встревоженный голос подоспевшего флигель-адъютанта. Император, не оборачиваясь, жестом велел ему ничего не предпринимать.

Не добежав до царя несколько шагов, незнакомец бухнулся на колени и, запыхавшись, выкрикнул:

– Прошу выслушать меня, ваше императорское величество!

В это время на него навалились гвардейцы, скрутили и ткнули лицом в песок аллеи.

– Оставьте его, – приказал царь. – Кто ты и как посмел явиться сюда? – строго спросил он незнакомца. Тот не выдержал тяжелого взгляда, залился краской, словно девушка, и промямлил еле слышно:

– Юнкер Главного артиллерийского училища Ипполит Завалишин, ваше императорское величество…

– Изволь отвечать громко, – взгляд императора сделался еще тяжелее. – Завалишин… Твоя фамилия мне известна. Кем тебе приходится генерал Иринарх Иванович Завалишин?

– Это мой отец, ваше императорское величество, – уже смелее отозвался юнкер.

– Значит, лейтенант Завалишин, подозреваемый в соучастии злоумышленникам, твой брат?

– Так точно, ваше императорское величество! Из-за него, из-за Дмитрия, я и дерзнул явиться прямо к вам, ваше императорское величество, нарушив требования субординации, – в голосе молодого человека зазвучала высокая нота. Он расправил плечи и заговорил так быстро, словно боялся, что его могут остановить, не дослушав. – Мне доподлинно известно, что мой брат лейтенант Завалишин является шпионом иностранной державы. Все, что я знаю, я изложил во всеподданнейшем донесении.

Он сунул руку под накидку и тут же снова был скручен стоящими по бокам солдатами. Император недовольно поморщился, но замечаний не сделал. Один из солдат залез в карман Завалишина, вынул конверт и протянул его флигель-адъютанту. Тот повертел конверт в руках и, не обнаружив ничего подозрительного, с поклоном передал царю.

Император взял донесение и приказал, указывая на юнкера:

– Посадите под караул и передайте генералу Бенкендорфу, чтобы произвел расследование…

Пройдя по аллее несколько шагов, император оглянулся: солдаты уже поволокли упирающегося и что-то выкрикивающего юнкера к выходу из сада. Николай Павлович с досадой подумал: надо было ехать на Елагин остров, там, на императорской даче, охраняемой с большим усердием, удалось бы обойтись без таких мешающих размышлениям встреч… Он попытался снова переключиться на более приятные мысли, но настроение было испорчено. Повертев конверт в руках, император хотел было передать его флигель-адъютанту, но передумал. Не снимая белых перчаток, он извлек письмо Завалишина и прочел:

– «Движимый усердием к особе и престолу Вашего императорского Величества и ныне имея случай открыть уже тайну, долго тлевшую под скопищем различных непредвиденных обстоятельств, спешу очистить сердце, горящее любовью к отечеству и царю справедливому, от ига, его доселе угнетавшего…»

Далее юнкер сообщал, что его брат совершил государственную измену и имел сношения с иностранными правительствами, за что получил от оных огромные суммы для произведения смут в России. Среди соучастников преступления брата Ипполит Завалишин называл подданного Гаитянской республики генерала Бойе, проживающего в Санкт-Петербурге, и нескольких морских офицеров, чьи фамилии были Николаю Павловичу незнакомы. В подтверждение своих слов юнкер присовокупил, что видел у брата мешки с английскими гинеями и немецкими талерами на сумму не менее десяти тысяч. В конце письма новоявленный герой писал, что за оказанную государю и отечеству услугу ожидает быть ни больше ни меньше как флигель-адъютантом…

«Вот и вся суть верноподданнейших чувств, – усмехнулся император. – Ради флигель-адъютанских аксельбантов родного братца не пощадил! До чего измельчал человеческий род… А meme, и он не оставит на земле ни глотка le grand air…»

5

В это утро по Дворцовой набережной неподалеку от Адмиралтейства прогуливались два человека в морской форме. Один из них – в мундире старого покроя, другой – в только что введенном на флоте однобортном. Оба с адмиральскими эполетами и золотым шитьем на вороте в виде якоря с витым канатом, но тот, что постарше, в чине полного адмирала, а более молодой – контр-адмирал.

Это были член Государственного совета, бывший морской министр Николай Семенович Мордвинов и на днях получивший должность инспектора классов Морского кадетского корпуса Иван Федорович Крузенштерн. Вместе с должностью он получил и первое адмиральское звание и потому нет-нет да и касался кончиками пальцев толстой золотой бахромы своих новых эполет. Мордвинову были понятны чувства новоиспеченного контр-адмирала: когда долго ждешь заслуженного чина, трудно удержаться от радости при его получении.

Крузенштерн – давний протеже старика Мордвинова. Благодаря Николаю Семеновичу на Ивана Федоровича, еще капитан-лейтенанта, пал выбор при отправке кораблей в первый кругосветный вояж. Крузенштерн не подвел своего благодетеля. В свою очередь и Мордвинов принял его сторону, когда царский посланник Резанов вздумал возложить на командира «Надежды» вину за бунт, якобы случившийся на корабле. Николай Семенович не только замял дело, но и предпринял меры, чтобы военные моряки и их начальник Крузенштерн получили высокие награды за свой поход. При помощи Мордвинова были опубликованы записки Ивана Федоровича, сделавшие его знаменитым далеко за пределами России.