Архонт - Дмитрий Видинеев

– Кто вызывает эти волны? Я понимаю, это делают какие-то мразотные маги, но кто они, чего добиваются?

Полина дёрнула плечами. Ей тяжело было сознавать, что в одного из этих «мразотных магов» превратился её некогда добрый наставник Борис Петрович Великанов. И тогда, на кухне, Саяра рассказала ей не всю историю. Умолчала о главном. А то, о чём умолчала, описала в письме, которое тайком подложила на дно сумки Полины. Сумку после аварии обнаружили в перевёрнутом «фольксвагене» и вернули со всем содержимым хозяйке. А она, когда после сотрясения мозга перестало двоиться в глазах, обнаружила на дне сумки письмо и с нетерпением и болью прочла его.

«Если ты читаешь это письмо, значит, я не вернулась из Астрала. Значит, я мертва. Ну, да и ладно – не вечно же мне небо коптить. После нашего с тобой разговора я долго думала и поняла: забирать с собой в могилу тайну, которую ты имеешь право знать – не честно. Ну, так вот тебе правда, Полина: я не прогнала тогда твоего наставника, как сказала тебе. Вернее, пыталась прогнать, но не вышло. Когда я отказалась приять его сторону, он пришёл в ярость. Борис пытался меня убить. Мы с ним бились, как маги. Я оказалась сильнее. Он погиб. Оправдываться ни перед тобой, ни перед кем-то ещё я не собираюсь. Борис уже не был человеком, мрак выжрал его изнутри. И я сделала то, что сделала. Мы с моими подругами со всеми почестями кремировали его, а прах развеяли над озером Таурагнас. Теперь ты знаешь всё, Полина, и вправе меня судить.

Прощай, девочка».

Полина её не судила. Саяра долгие годы жила с этой тяжестью на душе. Такой груз несла и без сомнения винила себя. Полина очень жалела, что якутка не поведала ей всю правду тогда, на кухне. Невыносимо хотелось сказать ей, что она не осуждает её. Сказать и обнять.

Теперь всё в прошлом.

А Игорь Петрович до сих пор не знал, что случилось с его братом. Полина множество раз порывалась рассказать ему, но что-то её останавливало. Она говорила себе: ещё не время. Это сломает его. И молчала. Тяжесть, что последние годы несла Саяра, стала её тяжестью. Такова цена правды – гирьки из горечи и сомнений. В копилке души их уже было немало.

– Давай сменим тему, – улыбнулась она Агате.

Через неделю, поздно вечером, когда за окном выл ветер, Агата увидела в тёмном углу палаты какое-то движение. По спине пробежал холодок, заколотилось сердце. Тени в углу сгущались, под самым потолком что-то вибрировало и как будто бы набухало. Вырисовывался силуэт, проявлялись иссиня-чёрные лоснящиеся ленты. Серым пузырём вздулся и уставился на Агату огромный глаз с точкой зрачка.

Где-то на улице залаяла собака – лай с какой-то наглостью пробивался сквозь посвист ветра. Натянув одеяло до самого носа, Агата твердила себе: «Морок! Это всего лишь морок! Галлюцинация!..» Она зажмурилась и представила Викинга – рыжебородый берсеркер возник в воображении тут же, как и полагается надёжному защитнику. Он взмахнул секирой, и Агата разомкнула веки.

Морок исчез. Да и лай с улицы больше не доносился. Лишь ветер завывал тоскливо.

Агата тяжело вздохнула: опять галлюцинация. Надзиратель отравил её разум, и с этим кошмаром придётся жить. Бой не закончен. Чудовища где-то бродят, ждут своего часа. Ничего ещё не закончено.

Погрузившись в мрачные мысли, она уснула лишь после полуночи. И очутилась в вагоне проклятой электрички. Люди-манекены, плесень на стенах, мусор на полу… Всё как раньше – тоскливое однообразие и путь в никуда.

Утром она проснулась разбитая, словно ночной кошмар вытянул из неё все силы. Агата долго лежала, глядя в потолок, в голове звучала единственная мысль: «Надзиратель должен сдохнуть. Всё это дерьмо не закончится, пока он жив».

* * *

В середине марта Агату перевезли из больницы в Подмосковный особняк, чему она была несказанно рада. Игорь Петрович выделил ей небольшую, но уютную комнату на втором этаже, окна которой выходили на огромную оранжерею.

В первый же день Агата поняла, что этот особняк – что-то вроде магического центра. Люди тут работали, экспериментировали, а главным был Игорь Петрович Великанов. С большинством сотрудников Агата перезнакомилась в течение дня, и она с гордостью начала считать себя частью команды.

Рана уже не сильно беспокоила – в животе побаливало, но вполне терпимо. Главное, не делать резких движений и передвигаться небыстро. И так вот, не спеша, Агата обошла почти весь особняк, здороваясь с каждым, кто на глаза попадался. Полина сопровождала её, то и дело, указывая на какое-нибудь помещение: «Здесь у нас химическая лаборатория. Тут библиотека. Спортзал. Конференц-зал. Медпункт. Столовая. Здесь логово компьютерщиков – к ним лучше не соваться, потому что они скучные зануды. А вон там – кладовка уборщицы…»

Особняк имел три этажа, но были ещё и два подземных этажа, в которых располагались какие-то лаборатории, мастерские, хранилища. Полина по секрету рассказала, что под особняком есть станция метро – монорельсовая дорога ведёт в Москву.

– Ну и как тебе здесь? – поинтересовалась за ужином Полина.

– Отлично, – улыбнулась Агата. – Но у меня к тебе просьба. Не могла бы ты привезти мои рисунки? Тиранозавр и Викинг.

– Без проблем. Завтра же съезжу, – заверила чародейка.

Агата посмотрела на окно. Шёл дождь со снегом. Она давно заметила, что галлюцинации у неё случаются только когда плохая погода. Такая, как сейчас. Возможно, и сегодня, ближе к ночи, у неё будут страшные видения – тени в углу сгустятся, и возникнет фигура чудовища, или на потолке вдруг вздуется огромный глаз, или в стене прорежется пасть пса-монстра. А когда уснёт, обязательно угодит в вагон электрички. Это её проклятие, и оно сводило с ума.

– А что с Надзирателем? – тихо осведомилась она.

– Ищем, – мрачно ответила Полина. – Наверняка он напуган. Тобой напуган. Залёг на дно и сидит где-нибудь тише воды, ниже травы. Но мы ищем его, ищем.

На следующий день, как и обещала, она привезла рисунки.

Агата с трепетом открыла большую синюю папку и охнула: рисунок с Тиранозавром выглядел так, словно много лет лежал на солнце. Он совершенно выцвел, а очертания ящера размылись. Да и сама бумага была будто древний пергамент. Агата больше не чувствовала в этом рисунке магнетизма, от него хотелось отводить взгляд как от покойника. Мёртвый рисунок.

А мёртвых положено хоронить.

Она раздобыла на кухне стеклянную банку, вышла во двор, засунула смятый рисунок в банку и подожгла его. А потом с горечью смотрела, как огонь пожирает бумагу. Ей казалось, что это горит частичка её прошлого. Сгорала наивность и подростковый кураж девочки-танка, сгорала обыденность и тяга к пирожным, сгорала привычка смотреть на людей с подозрением… Сгорал целый мир, в котором она когда-то жила. И от этого почему-то ей было грустно. В том мире что-то осталось, то, чего уже не вернуть. Спокойствие, благостное неведение? Агата и сама толком не знала, чувство потери ощущалось на уровне подсознания. И гибель Тиранозавра тут была не при чём.