О началах, истоках, достоинствах, делах рыцарских и внутренних славного народа литовского, жмудского и русского, доселе никогда никем не исследованная и не описанная, по вдохновению божьему и опыту собственному. Часть 2 - Мацей Стрыйковский

князь Михаил Глинский дал некому Андрею Дрожде[324], даннику этого же Михаила Глинского, Лиду, как Кромер пишет, отняв ее от Ильинича[325]. Ильинич уехал с этим к господам советов литовских, сперва к Войцеху Табору, епископу виленского, к воеводе троцкому Яну Забжезинскому и Станиславу Янговичу, которого Меховский и Кромер Зауновцем именуют, к старосте жмудскому, к воеводе полоцкому Станиславу Глебовичу и к Станиславу Петровичу Кишке, наместнику смоленскому. Эти господа взяли грамоты королевские, двоюродный брат Глинского, конюший виленский, высказался за как летописец свидетельствует, которые дал ему, когда его возводили на Великое княжество Литовское, это в грамоте так стоит, что не имеет права никакой должности отнимать, только кто бы поступком своим заслужил бы потерять честь и горло. Потому господа согласно закону не допустили Дрожджу до староства лидского, но вернули Лиду Ильиничу, и король, пребывая в Кракове, услышав об этом, разгневался на господ, а Глинский регулярно на короля наговаривал, дабы за это господам литовским мстил, и особенно Забжезинскому. Как то, будучи на сейме в Бресте, Глинский, имея ласку королевскую, привел при короле то, что у Забжезинского Троки взяты были и даны они были сыну воеводы виленского Николаю Николаевичу Радзивилу, который был подчашим у короля Александра и наместником бельским, а Иленичу, старосту лидского, приказал поймать и в тюрьму посадить, а господам советом приказал к себе на глаза не попадаться. Потомлетописец ведет [386] речь свою, а Меховиус lib. 4. fоl. 364. саp. 81, при жизни которого это творилось, Кромер тоже. lib. 30. PE fоl. 66, SE fоl. 442. Гербортус lib. 19. саp. 5. Бельский fоl. 285, и т.д. доказательно пишут, что король, напуганный этим, господам литовским приказал на сейм перед собой встать, разгневавшись на них по той же причине, каклетописец свидетельствует, что не допустили на лидское староство упомянутого Дрожджу. А князь Михал Глинский, маршал дворный литовский, человек в чужих сторонах, в Италии, в Испании и на дворе Максимилина императора, также [w] войсках его, бывалый, в делах рыцарских опытный и у монархов посторонних хорошо себя показавший, русского ордена будучи, большие державы с замками, и почти половину литовского государства держал, после чего много шляхты, особенно русской, на свою сторону перетянул, из-за чего опасались господа литовские, дабы Великим княжеством Литовским, увидев время, не овладел, и на Русь столицу не перенес, презрев Александра, который потомства не имел. И говорено было во всеуслышание, что он, садясь на Великое княжество, стал на горло предательски Александру и был [w] великой ненависти у господ литовских. Но самого Глинского, который был самым первым в ласке короля Александра, меньше всего такая репутация волновала и, конечно, явную неприязнь с господами литовскими вел. Имея такую причину для этого, что запретили Лиду взять Дрожджу, обвинил их перед королем, якобы они его величеству были неугодны и непослушны. [386v] Также, ему регулярно в ухо шепча, привел его к тому, что король Александр Забжезискому, Станиславу Кишке, Глебовичу, Жарновскому встал на горло и хитрые силки на них готовил, говоря ему, что пока в Литве эти господа как минимум три горла не дадут, до тех пор в этом княжестве распри будут. А это советовал Глинский заговорщически, чтобы таким образом, легко [rj], избавиться смог от противников главных, и смог бы после этого княжество Великое Литовское с Русью у Александра отобрать, к чему и стремился. Но поскольку король Александр не мог то приказать, что ему Глинский советовал, как Кромер пишет, то среди Литвы из-за великого могущества и могущества этих господ и народной скорби всей Литвы, вызвал их на этот сейм в Брест, желая их там покарать, [w] в замок их закрыв. Плохо бы уже у них со здоровьем, должностями и уважением, если бы их Ян Лаский, канцлер коронный, как Меховский пишет, не предостерег. Потому господа литовские, предостереженными будучи, на замок не хотели въехать. Этот же канцлер Лаский с господином из Освенцима, каноником краковским и исповедником королевским, короля Александра от это предприятия отговаривал. И признавался канцлер коронный Лаский, говоря, что хочет в Польшу вернуться, нежели при этой вредной распре быть. Так король более скромным стал в этой азартности против господ литовских, только у Забжезинского троцкое воеводство взял. И сразу же из Бреста король Александр послал к царю заволжскому Шахмату, который, бедняга, перекопским царем побежденным будучи, [387] был в то время в Вильне под стражем храним. А когда приехал царь Шахмат к Бресту, встретил его король Александр перед городом, как Кромер пишет, в пяти милях с украшенными свитами господ коронных и двора своего, и ставил шатры на поле, и говорил сукон много настлать там, где царь должен был с коня сойти, и этим сукном аж в шатер королевский идти. Король его встретил, взял с собой в шатер и посадил, как летописец свидетельствует, по правую сторону, как товарища. И, сидя там, король Александр и царь заволжский посвятили в рыцарство много поляков, литовцев и татар. Затем его король взял в Польшу на сейм радомский, не сендомирский, как летописец бредит.

О смерти великого Ивана Васильевича [326] , московского князя

В году 1505, как Бельский, Ваповский и Меховский lib. 4, fоl. 576, саp. 85, и Кромер свидетельствуют, а летописец, написав 1503, ошибку на два года делает, что ему не впервые, Иван Васильевич, великий князь московский на исходе месяца ноября умер. Наисчастливейший это был монарх русский над другими, ибо из татарской неволи, которую предки его издавна терпели, умением своим выбился и самих татар несколько орд подчинил. Казанскую, перминскую, сибирскую, ляпонскую, хугерскую, откуда венгры вышли, стороны и болгарские, астраханские, заволжские страны в Азии на восход солнца аж до моря Каспийского, по московскому Хвалынского[327], частично подчинил, часть под мощь свою покорил. С [S]федами, с лифлянтами, с филяндами удачные войны вел, [387v] Литовского княжества семь десятков замков и городов с Новогродом Великим отнял, и страшен был для всех соседних народов. В Москве пьянство запретил, и пять сыновей: Василия[328], Юрия, Димитра, Семена, Андрея наплодил, и Галену, дочь, которую дал Александру, великому князю литовскому, затем королю польскому, в брак. Есть обычай в Москве старшему сыну вступать на престол отцовский по праву наследия, но так как этот умер еще при жизни отцовской наследник, то Иван Васильевич сына его, и внука своего Димитра, как Герберштейн пишет, обозначил и обычными церемониями возвел и после смерти своей великим князем