Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина

воскресеньям и праздничным дням толпа лицеистов и пансионеров собиралась у приветливых хозяина и хозяйки и проводила время как одна родная семья, а ввечеру несколько больших саней развозили гостей в Лицей и Пансион».

Людвиг больше всего любил танцевать в Пансионе. Он уже мог по своему возрасту принимать в них участие и делал это очень успешно, считая себя, не без основания, лучшим учеником преподавателя танцев Эбергарда. Стройный и высокий, с красиво посаженной головой, развернутыми плечами, он изящно и вдохновенно плясал кадрили, мазурки, кружил вальсы в три темпа. А мазурку отплясывал, как говорили зрители, с польским азартом и гонором. На самом деле – с итальянской экспрессией и французским изяществом – от отца и матери унаследовал. Но не все так прекрасно танцевали. Некоторым неуклюжим и неповоротливым даже замечательная полковая музыка гренадерского императорского Австрийского полка, стоявшего в Царском Селе, не помогала. Напрыгавшись, Людвиг в углу зала устраивал «класс обучения» для лишенных природного слуха и ритма. Он был добр и отзывчив и за это любим товарищами. Но в последние веселые каникулярные дни следом идущей масленицы Людвиг с удовольствием оставался в Пансионе, потому что это время проходило в полезных занятиях: гимнастика и бег на воздухе, катание на коньках, на лыжах, с ледяных гор на санях. Как говорили в Пансионе, все это были средства «для поддержания бодрости телесной и духовной».

Иногда излишняя бодрость подводила воспитанников, особенно тех, кто был уже на выпуске. Ветер близкой свободы, видимо, пьянил. На масленице 22-го года несколько учеников отправились вечером на прогулку без гувернера. И, как пишут воспитанники, «даже без дядьки!». Заметьте, ставится восклицательный знак самими товарищами. Нравственное осуждение. Но было еще и административное осуждение: начальство это сочло преступлением – результатом стала крутая реформа в Главном управлении Пансиона и Лицея.

И хотя в Великий пост чай, обед и ужин были постными только для православных воспитанников, а католики и лютеране ели вдоволь вкусную скоромную еду, грустили после случившегося все…

Наступила пора сказать, что жизнь с приятными развлечениями все же удалялась в сторону. Жизнь взрослеющего молодого человека с ее обновлениями выходила на первый план и становилась все очевиднее.

Пансион называли «младшим братом» Лицея, и этот «брат» был овеян духом Пушкинской лицейской поры. Как приятно было сознавать, что в Пансионе учился младший брат Александра Пушкина – Лев Пушкин, друг поэта Павел Нащокин, муж пушкинской сестры Ольги Николай Павлищев… Все-все было неразрывно связано: младшие классы пансиона готовили учеников для Лицея, старшие равнялись высшей школе наравне с Лицеем, окончившие Пансион и Лицей пользовались одинаковыми правами при поступлении на военную службу.

А главное, принципы воспитания и обучения в Лицее и Пансионе были тождественны – первостепенное значение придавалось облагораживанию сердца.

Воспитанников старались воспитать в «приличной возрасту свободе». Развить в них жизнедеятельный, боевой и вольный самодеятельный дух. Людвиг, ребенок без дома, без всякого воспитания, брошенный судьбой в хаос случайностей, ощутил на себе, как путем сердечного участия в радостях и горестях воспитатели Пансиона завоевывали его любовь. Именно комфортно умный моральный климат учебного заведения, «казенного», как бы сейчас сказали, позволил обратиться к интеллектуальной, физической, сенсорной, художественно-эстетической стороне его личности и получить положительный результат.

Людвиг усвоил очень неплохие истины: что нельзя быть праздным, что любовь и уважение не мешают требовательности, что даже в комфортной обстановке надо возбуждать действие своего ума.

Как мы уже знаем, он не имел в детстве ни малейшей подготовки для своего развития и в Пансионе все начал изучать с основ. Это были предметы нравственного характера: Закон Божий, священная история, психология и нравоучение, логика, история всемирная и российская, статистика, география – математическая, политическая, всеобщая и российская; наука государственного хозяйства, наука прав – естественного и римского; основы права частного, гражданского; уголовных законов и особенно практического российского законоведения.

Он изучал математические и физические науки: арифметику, геометрию, тригонометрию, алгебру, механику. Военные науки: артиллерию, фортификацию, гражданскую архитектуру.

Одолевал словесные дисциплины и языки. Слог и практическое чтение лучших писателей. Немецкая словесность, французская словесность, английская словесность. Надо отметить, что выпускники Пансиона свободно читали иностранных классиков, легко говорили на немецком и французском языках. Чисто и грамотно владели русской речью письменно и устно.

В обучение входили рисование, танцевание, фехтование.

Конечно, у Людвига Ла Гранжа в его кондуитах единообразия в оценках не было: рядом с 1 и 2 – «отлично», «хорошо», – попадались нули, что означало «плохо».

И все-таки педагоги – Александр Куницын, дававший нравственные и политические науки, и Николай Кошанский, учивший эстетике, латинской и российской словесности, Яков Карцев, читавший физику и математику, и другие – совершали чудо. Они передали свои мысли, идеи, жизненные ценности так, что воспитанники как-то естественно приняли их и сделали основой своего поведения и взгляда на жизнь.

В Лицее и Пансионе работали педагоги с широким диапазоном: они участвовали в общественной жизни, писали статьи, книги, учебники, публиковались в научных и литературных журналах. К тому же чаще всего они были людьми с четко выраженной прогрессивной позицией. Стержнем этой позиции, как подчеркивает современный педагог Людмила Ивановна Глущенко, являлась любовь к Отчизне. Величайший русский педагог Ушинский говорил, что любовь к Родине – самое глубокое и неистребимое чувство в человеке, оно составляет основу его нравственности. И когда общество переживает духовно-нравственный кризис, именно любовь к Отечеству выступает сдерживающим фактором для деструктивных сил.

Для нашего героя этот факт особенно важен. Для него шло время осознания глубинного вопроса: где же его Родина? Где его дом, кому отдано его сердце? Почитать ли Россию единственным своим Отечеством? Он все чаще задумывался о своем будущем, был рассеян и молчалив.

– Остановись! Сначала выйди из Пансиона, сдай выпускной и публичный экзамен, тогда и решай свои проблемы. В Италию съездишь, или во Францию. Только учти, там ледяных гор, как в Царском, нет – себя в этом деле не покажешь, – говорил ему разумный и спокойный Федя Торнау и тащил его заниматься.

Настоящие труды и суровый учебный режим начался после Фоминой недели. Заранее образовывались по принципу дружбы кружки. Людвиг готовился к выпускным экзаменам в одной компании с Николаем Колюбакиным и, конечно, с другом с первых дней Федей Торнау. Его друзья были умны и надежны. Оба прекрасно закончили Благородный пансион и поступили на военную службу. Федор Торнау участвовал в сражениях против турок и в Польской кампании 1831 года, позже – в боях на Кавказе. Николай Колюбакин служил в Гродненском гусарском полку, позже – в Оренбургском уланском. Побывал в Варшаве