Книги онлайн и без регистрации » Классика » Человек без свойств - Роберт Музиль

Человек без свойств - Роберт Музиль

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ... 338
Перейти на страницу:

Между обоими полюсами этого «ни то, ни другое» и качалось развитие по прошествии несколько более восемнадцати и несколько менее двадцати веков с той поры, когда человечество впервые узнало, что мир кончится таким духовным судом. Из опыта явствует, что за одним направлением всегда следует противоположное. И хотя мыслимо и желательно, чтобы такой поворот совершался по принципу спирали, поднимающейся с каждой переменой направления все выше, развитие почему-то редко выигрывает в этом процессе больше, чем проигрывает из-за окольных путей и разрушений. Доктор Пауль Арнгейм был, следовательно, совершенно прав, когда сказал Ульриху, что мировая история никогда не позволяет себе ничего негативного; мировая история оптимистична, она всегда с воодушевлением делает выбор в пользу чего-то и лишь потом в пользу его противоположности! Так же и за первыми фантазиями точности отнюдь не последовала попытка осуществить их, о нет, их отдали в бескрылое пользование инженерам и ученым и вновь обратились к более достойному и более широкому складу ума.

Ульрих еще хорошо помнил, как неопределенность снова вошла в почет. Все больше накапливалось высказываний. где люди несколько неопределенного рода занятии, писатели, критики, женщины и лица, сделавшие принадлежность к молодому поколению своей профессией, жаловались на то, что чистое знание есть нечто пагубное, раздирающее на части без надежды собрать их снова все высшие человеческие творения, и требовали для человечества новой веры, возврата к внутренней первоприроде, духовного подъема и тому подобных вещей. Сначала он наивно предполагал, что это люди, которые натерли себе седлом ягодицы и с трудом слезают с коня, крича, чтобы их смазали экстрактом души, но постепенно он убедился, что этот повторяющийся крик, казавшийся ему поначалу таким смешным, получает широкий резонанс, знание становилось несвоевременным, пробиваться начал тот расплывчатый тип человека, который ныне господствует.

Ульрих восстал против того, чтобы принять это всерьез, и продолжал развивать свои духовные склонности на собственный лад.

От первых проблесков юной самонадеянности, от поры, оглядка на которую бывает потом так трогательна и так потрясает, в памяти его и сегодня еще сохранялись иные, любимые когда-то представления, и среди них словосочетание «жить гипотетически». Оно все еще выражало то мужество и то невольное незнание жизни, когда каждый шаг есть риск без опыта, и то желание великих взаимосвязей, то веяние перемен, которое чувствует молодой человек, когда он медлительно вступает в жизнь. Ульрих думал, что ничего из этого вернуть, в сущности, нельзя. Захватывающее чувство, что ты для чего-то предназначен, есть нечто прекрасное и единственно определенное в том, чей взгляд впервые окидывает мир. Следя за своими ощущениями, он ни с чем не может согласиться без оговорки; он ищет возможную возлюбленную, но не знает, та ли это, что нужна; он способен убить без уверенности в том, что он должен сделать это. Стремление его собственной природы развиваться запрещает ему верить в совершенство; но все, что выступает против него, притворяется совершенным. Он смутно чувствует: этот порядок не такой прочный, каким прикидывается; любая вещь, любое «я», любая форма, любой принцип — все ненадежно, все находится в невидимом, но никогда не прекращающемся изменении, в нетвердом — больше будущего, чем в твердом, и настоящее — не что иное, как гипотеза, которую ты еще не отбросил. Что может быть лучше для него, чем держаться за свою свободу от мира, свободу в том хорошем смысле, в каком исследователь сохраняет ее по отношению к фактам, соблазняющим его преждевременно в них поверить! Поэтому он не торопится что-то из себя сделать; характер, профессия, определенный душевный склад — это все для него представления, где уже проглядывает костяк, который, в конце концов, от него останется. Он старается понять себя иначе; тяготея ко всему, от чего он внутренне растет, будь то даже морально или интеллектуально запретные вещи, он чувствует себя неким подобием шага, который может быть сделан в какую угодно сторону, но, чтобы сохранить равновесие, непременно ведет к следующему шагу и всегда вперед. А когда он полагает, что напал на то, что нужно, ему кажется, что на землю упала капля несказанного жара, придающего миру иной вид своим полыханьем.

Из этого позднее, когда умственные способности Ульриха выросли, у него возникло представление, которое он связывал уже не с неуверенным словом «гипотеза», а по определенным причинам со своеобразным понятием «эссе». Примерно так же, как эссе чередою своих разделов берет предмет со многих сторон, не охватывая его полностью, ибо предмет, охваченный полностью, теряет вдруг свой объем и убывает в понятие, — примерно так же следовало, считал он, подходить к миру и к собственной жизни. Ценность какого-либо действия или какого-либо свойства, даже их сущность и природа зависят, казалось ему, от обстоятельств, которые их окружают, от целей, которым они служат, одним словом, от устройства целого, к которому они принадлежат. Это, кстати, лишь простое описание того факта, что убийство может представать нам преступлением или героическим подвигом, а час любви — пером, выпавшим из крыла ангела или из крыла гуся. Но Ульрих обобщал это. Все моральные события происходили, стало быть, в силовом поле, ситуация которого заряжала их смыслом, и добро и зло содержалось в них так, как содержатся в атоме возможности химического соединения. Они были в известной мере тем, чем они становились, и так же как слово «твердый» обозначает четыре совершенно разных сущности в зависимости от того, связывается ли твердость с любовью, грубостью, ретивостью или строгостью, все моральные факты казались ему в их значении зависимой функцией других фактов. Так возникала бесконечная система связей, где вообще уже не было тех независимых значений, какие в грубом первом приближении приписывает действиям и свойствам обыкновенная жизнь; казавшееся плотным становилось здесь проницаемым предлогом для многих других значений, происходящее — символом чего-то, что, может быть, не происходило, но благодаря происходившему чувствовалось, и человек как высшее проявление своих возможностей, потенциальный человек, ненаписанная поэма своего бытия, выступал против человека как исписанной страницы, как реальности и характера. Глядя на вещи таким образом, Ульрих чувствовал себя способным, по сути, к любой добродетели и к любому пороку, и тот факт, что в уравновешенном обществе и добродетели и пороки воспринимаются всеми, хотя и втихую, как одинаковая докука, служил для него лишним доказательством тому повсюду в природе наблюдаемому явлению, что всякая игра сил стремится со временем к средней ценности и среднему состоянию, к равновесию и стабилизации. Мораль в обычном смысле была для Ульриха не более чем старческой формой системы сил, которую нельзя путать с моралью без ущерба для этической силы.

Возможно, что и в этих взглядах выражалась известная неуверенность в жизни; однако неуверенность есть порой не что иное, как неудовлетворенность обычными уверениями и гарантиями, а к тому же позволительно, пожалуй, напомнить, что и такое опытное лицо, как человечество, действует, кажется, по очень похожим принципам. Оно, в конце концов, отменяет все, что им сделано, и заменяет другим, для него, человечества, преступления со временем тоже превращаются в добродетели и наоборот, оно выстраивает великие духовные взаимосвязи всего на свете и позволяет им рухнуть через несколько поколений; только происходит это последовательно, а не в силу какого-то единого восприятия жизни, и цепь его, человечества, опытов не обнаруживает никакого возрастания, тогда как сознательный человеческий эссеизм увидел бы чуть ли не свою задачу в том, чтобы эту беспечную несознательность мира превратить в волю. И множество отдельных линий развития указывает на то, что это может скоро случиться. Больничная лаборантка в лилейно-белой одежде, растирающая в белой фарфоровой мисочке кал пациента с помощью кислот в багровую массу, правильный цвет которой вознаграждает ее, лаборантки, внимательность, — она уже сейчас, хотя и не знает этого, находится в более удобоизменяемом мире, чем молодая дама, которая ужасается, увидев тот же предмет на улице. Преступник, попавший в моральное силовое поле своего преступления, движется только как пловец, которого уносит мощный поток, и каждая мать, чье дитя попадало в такой поток, это знает; просто ей до сих пор не верили, потому что не было места для такой веры. Психиатрия, называющая большую веселость веселым расстройством, как если бы она была веселой тоской, установила, что все повышенное, будь то повышенное целомудрие или повышенная чувствительность, повышенная добросовестность или повышенное легкомыслие, жестокость или сострадание, переходит в нечто патологическое; как мало значила бы здоровая жизнь, имей она целью лишь середину между двумя крайностями! Как убога она была бы, если бы ее идеал действительно заключался лишь в отрицании преувеличения ее идеалов! Такие открытия заставляют видеть в моральной норме уже не покой застывших заповедей, а подвижное равновесие, требующее каждый миг усилий для его поддержания. Это все больше кажется ограниченностью — возводить в характер человека непроизвольно приобретенные им тенденции к тем или иным повторениям и потом возлагать ответственность за эти повторения на его характер. Идет познание взаимодействия между внутренним миром и внешним, и как раз благодаря признанию в человеке безличного начала удалось найти новые ключи к личности, напасть на какие-то простейшие основные типы поведения, на инстинкт построения своего «я», который, как инстинкт гнездования у птиц, сооружает свое «я» из разных материалов всего несколькими способами. Люди уже настолько близки к тому, чтобы путем определенных воздействий ставить преграду всякому вырождению, как плотиной — потоку, что, если из преступников не делают своевременно настоящих архангелов, причина тут уже только, пожалуй, в социальной беспечности или в остатке нерасторопности. И можно привести очень много разрозненных, еще не соприкоснувшихся друг с другом причин, из-за совокупности которых люди устают от грубых приблизительностей, возникших и пущенных в ход при более простых условиях, и постепенно ощущают необходимость изменить в основных ее формах мораль, которая за две тысячи лет приспособилась к менявшемуся вкусу лишь в малом, и заменить ее другой, точнее подогнанной к подвижности фактов.

1 ... 69 70 71 72 73 74 75 76 77 ... 338
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?