Пока течет река - Диана Сеттерфилд

– Шесть месяцев назад, – начал он свою речь, – я решил сделать Берту моей женой. Вдохновленный чудом, которое произошло здесь, в «Лебеде», и о котором вам всем хорошо известно, – возвращение к жизни маленькой Амелии Воган, – я почувствовал себя другим человеком и попросил руки моей экономки, на что Берта дала согласие, оказав мне эту честь…

После официальных речей общий разговор вернулся к теме девочки. О событиях, некогда происходивших на этом самом берегу в темноте и холоде, теперь рассуждали под чистым голубым небом, а яркий солнечный свет, возможно, стал главной причиной того, что самые мрачные аспекты этой истории были отметены в пользу упрощенных, благостных трактовок. Похищенная девочка вернулась к своим родителям, что осчастливило не только ее и Воганов, но и всю общину в целом. Добро победило зло, семья была восстановлена. Только престарелая тетушка одного из гравийщиков некстати вылезла с историей о том, как она случайно застала девочку на самой кромке берега и увидела, что та не отражается в воде, но на нее зашикали со всех сторон: сегодня никто не хотел слушать сказки про призраков. Кружки вновь и вновь наполнялись сидром; прыткие Марготки, неотличимые одна от другой, знай подносили блюда с ветчиной, сыром и редисом; веселья на свадебном пиру было достаточно, чтобы утопить в нем все тяжелые мысли и сомнения. Полгода назад таинственная история ворвалась в «Лебедь» грязным и жутким месивом, но теперь она была дочиста отмыта, выглажена и приобрела вполне благопристойный вид.

Миссис Олбрайт прилюдно поцеловала мистера Олбрайта, который покраснел, как редиска, а ровно в полдень компания дружно встала из-за столов, чтобы продолжить гуляния уже на ярмарке.

Среди четко разделенных живыми изгородями рэдкотских полей выделялся один земельный участок неправильной формы, некогда отведенный под общее пользование. И в этот день там разместились торговые лотки всех видов и размеров – от солидных палаток и навесов на случай непогоды до простых кусков парусины с разложенными на них товарами. Здесь можно было приобрести как нужные в хозяйстве вещи – кувшины, миски и кружки, ткани и кожу, топоры, ножи и прочие инструменты, – так и по большому счету бесполезное, но привлекательное с виду барахло. Хорошо продавались разноцветные ленточки, сладости, живые котята и всевозможные безделушки. Коробейники расхаживали туда-сюда, нахваливая свои первосортные товары и предупреждая всех и каждого о недобросовестных конкурентах, норовящих подсунуть честным людям подделки, которые сломаются сразу же после того, как эти шарлатаны смотают удочки. Были здесь и музыканты – волынщики, барабанщики и даже человек-оркестр, – так что посетители перемещались по ярмарочному полю под сменяющие друг друга любовные, застольные и сентиментальные песни. Иногда они одновременно слышали две песни, влетавшие им в разные уши, чтобы стать какофонией в голове.

Мистер и миссис Воган пришли сюда из Баскот-Лоджа по тропе вдоль реки, с двух сторон держа за руки девочку. Хелена была несколько раздражена – по догадке Вогана, из-за несбывшегося прогноза доктора. Вопреки ее ожиданиям, полгода спустя речь к девочке так и не вернулась. Впрочем, для Вогана этот день был омрачен не столько настроением жены, сколько его собственными мыслями.

– Ты уверена, что стоит брать ее с собой? – спросил он жену этим утром.

– Почему бы нет?

– Это может быть небезопасно.

– Но ведь мы теперь знаем, что за ней следила всего лишь Лили Уайт – несчастное, безобидное создание, – так о чем беспокоиться?

– Был еще какой-то тип, напавший на Риту…

– Это случилось много месяцев назад. Кем бы он ни был, этот человек вряд ли рискнет что-нибудь вытворить в присутствии множества наших знакомых. Среди прочих там будут наши слуги и арендаторы. И там будет компания из «Лебедя» в полном составе. Они никому не позволят и пальцем дотронуться до Амелии.

– А то, что многие станут таращить на нее глаза и сплетничать, тебя не волнует?

– Дорогой, мы не можем вечно держать ее взаперти. На ярмарке будет столько всего интересного для ребенка. Ей наверняка понравятся лодочные гонки. Это просто жестоко – лишать ее такого удовольствия.

С появлением девочки их жизнь кардинально изменилась к лучшему. Счастье Хелены обернулось для него таким огромным облегчением, что он и сам чувствовал себя почти счастливым. Возобновившаяся любовь так напоминала первые годы супружества, что о долгом периоде отчаяния можно было забыть как о кошмарном сне. Они похоронили печальное прошлое и жили прекрасным сегодняшним днем. Но по мере того как вновь обретенная семейная гармония утрачивала прелесть новизны, ему все труднее было обманываться, уверяя себя, что она покоится на прочном основании. Девочка, которую они сейчас держали за руки, – с ее безмолвной невозмутимостью, бесцветными волосами и бездонными, переменчивыми глазами – была одновременно и причиной их счастья, и угрозой ему.

В дневное время Воган был обычно занят разными делами, отвлекавшими от навязчивых мыслей, но по ночам его снова начала мучить бессонница. Его преследовали варианты одного и того же сна. В нем Воган шел по какой-то местности – это мог быть лес, или песчаный пляж, или поле, или огромная пещера – и что-то искал. Затем, выйдя на поляну, или обогнув дерево, или пройдя каменную арку, он видел ее, свою дочь, которая, судя по всему, провела здесь долгое время в ожидании отца. Она поднимала руки с криком «Папочка!», он бросался вперед, чтобы заключить ее в объятия, сердце переполнялось благодарностью и любовью – и вдруг он понимал, что это не Амелия. Это была все та же девочка. Подменыш, проникший в его сны и снабдивший своим лицом воспоминания о его настоящей, потерянной дочери.

Что касается Хелены, то она не осознавала, насколько хрупким было их блаженство; вся тяжесть переживаний легла на Вогана. Это отдаляло его от жены, о чем она пока не догадывалась. Твердо уверовав в то, что девочка является настоящей Амелией и что ей удалось убедить в этом мужа, Хелена окружила свою веру системой обороны, внушительной, как замок со рвами и башнями. И только он один знал, до чего хлипкими были все эти укрепления в действительности.

Когда сны показали ему, с какой легкостью лицо этой девочки может накладываться на лицо Амелии, у него возникло сильное искушение разделить с Хеленой ее уверенность. Иногда это казалось настолько простым и естественным решением проблемы, что он досадовал на собственное упрямство. Он уже называл девочку Амелией в присутствии жены. Он преодолел большую часть пути в нужном направлении. Но все упиралось в одну и ту же вещь. В знание. Где-то глубоко за всем этим скрывалась та девочка, лицо которой он даже не мог вспомнить, но которую он не мог – и не хотел – забыть.

Но и этим все не ограничивалось. Когда он ночью лежал в постели, спящий или бодрствующий, когда он искал свою дочь в разных воображаемых местах и раз за разом натыкался на девочку-подменыша, порой в поле его зрения вплывало еще одно лицо, и у него тотчас сжималось сердце. Робин Армстронг. Ибо при всей привлекательности этой идеи – поддаться счастью и позволить чужой девочке заменить родную дочь в его сердце и сознании, как она уже заменила ее в их доме, – он сознавал, что тем самым отнимает родную дочь у другого человека. Конечно, Воган хотел, чтобы Хелена была счастлива, но что, если ее счастье достигалось ценой страданий другого человека – точно таких же страданий, какие совсем недавно испытывали они сами? Вот почему, наряду с этой девочкой и настоящей Амелией, в его сны вторгался и Робин Армстронг, всякий раз заставляя Вогана цепенеть от ужаса.