Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

class="p1">– А кто забудет его палку? – сказал Лисимах. – Кажется, у меня до сих пор следы на спине.

– Нет, Пармениона я не пригласил не поэтому, – вернулся к теме Александр, вновь завладев вниманием друзей. – У меня нет от него секретов, ведь здесь присутствует его сын Филота. Парменион будет опорой нашего предприятия, советником, хранителем унаследованного опыта и знаний, накопленных моим отцом. Но Парменион – друг моего отца и Антипатра, в то время как вы – мои друзья, и я прошу вас здесь, в присутствии Диониса и всех богов, следовать за мной туда, докуда только мы сможем дойти сражаясь. Хоть на самую вершину мира!

– Хоть на вершину мира! – закричали все, встав и окружив царя.

Ими завладело сильное возбуждение. Это было неудержимое, жгучее желание приключений, вспыхнувшее при виде Александра, от соприкосновения с ним, и сам он, казалось, больше всех верил в эту мечту.

– Каждый из вас, – продолжил царь, когда волнение немного утихло, – получит в командование по отряду из моего войска и звание царского телохранителя. Никогда прежде столь молодым воинам не выпадала такая большая ответственность. Но я не сомневаюсь, что вы справитесь, потому, что знаю вас, потому, что рос с вами, и потому, что видел вас в бою.

– Когда выступаем? – спросил Лисимах.

– Скоро. Этой весной. И потому будьте готовы телом и душой. А если кто-то из вас засомневается или передумает, не бойтесь сказать мне об этом. Мне понадобятся верные друзья и здесь, на родине.

– Сколько воинов мы поведем в Азию? – спросил Птолемей.

– Тридцать тысяч пехоты и пять тысяч конницы – это все, что мы можем взять с собой, не оставив без защиты македонские земли. И еще не знаю, насколько можно верить греческим союзникам. Как бы то ни было, я попросил и их пополнить контингент, но не думаю, что они пришлют более пяти тысяч человек.

– Нам они не нужны! – воскликнул Гефестион.

– Напротив, нужны, – возразил Александр. – Это грозные бойцы, и все мы это знаем. Более того, эта война – ответ на персидские вторжения в греческие земли, на постоянную угрозу Азии Элладе.

Поднялся Евмен:

– Можно и мне добавить?

– Дайте слово царскому секретарю! – рассмеялся Кратер.

– Да, дайте ему слово, – сказал Александр. – Я хочу знать его точку зрения.

– Мою точку зрения изложить просто, Александр: делая все возможное с сего момента и до самого вашего отправления, мне удастся собрать средства, чтобы содержать войско лишь в течение месяца, не более.

– Вечно Евмен думает о деньгах! – крикнул Пердикка.

– И правильно, – ответил Александр. – Это его обязанность. С другой стороны, к его замечанию нельзя отнестись легкомысленно, но я тоже кое-что предусмотрел. Нам помогут греческие города в Азии, ведь мы беремся за это дело и ради них тоже. А там видно будет.

– Там видно будет? – спросил Евмен, словно опустившись с облаков на землю.

– Ты что, не слышал, что сказал Александр? – вмешался Гефестион. – Он сказал: «Там видно будет». Разве не ясно?

– Не совсем, – проворчал Евмен. – Если требуется организовать снабжение сорокатысячного войска и пяти тысяч лошадей, клянусь Гераклом, необходимо знать, откуда возьмутся деньги!

Александр похлопал его по плечу:

– Найдем, Евмен, не волнуйся. Уверяю тебя, найдем. А ты позаботься, чтобы все было готово к выступлению. Осталось уже не так много времени. Друзья, прошла тысяча лет с тех пор, как мой предок Ахилл вступил в Азию, чтобы вместе с прочими греками воевать против Трои. Теперь мы повторим его поход – в уверенности, что превзойдем славой прежний. Возможно, нам не будет хватать Гомера, чтобы воспеть наши деяния, но доблести у нас хватит. Я уверен, что вы ни в чем не уступите героям «Илиады». Мы столько раз вместе мечтали об этом, не правда ли? Вы забыли, как вечером мы вставали в нашей спальне, когда Леонид уходил, и рассказывали друг другу про подвиги Ахилла, Диомеда, Одиссея, и засиживались допоздна, пока глаза не слипались от усталости?

В святилище повисла тишина: все предались воспоминаниям об ушедшем, но таком близком детстве, всех охватило волнение за неведомое будущее, и все сознавали, что бок о бок с Войной всегда скачет Смерть.

Они смотрели на лицо Александра. В слабом свете ламп цвет его глаз был неуловим. Друзья читали в них загадочное беспокойство, желание броситься в бесконечную авантюру и в этот момент отдавали себе полный отчет в том, что очень скоро отправятся в поход, но не задумывались, вернутся ли из него.

Царь подошел к Филоте:

– Я сам поговорю с твоим отцом. Мне бы хотелось, чтобы память об этом вечере осталась между нами.

Филота кивнул:

– Ты прав. И я благодарен тебе за то, что ты попросил меня принять участие.

Атмосферу внезапно возникшей грусти нарушил Птолемей:

– Что-то я проголодался. А не пойти ли нам в харчевню Эвпита поесть куропаток на вертеле?

– Да, да! – откликнулись все.

– Платит Евмен! – крикнул Гефестион.

– Да, да, платит Евмен! – дружно подхватили все, включая царя.

Спустя мгновение храм снова опустел, и лишь раздавался топот копыт, который тоже скоро затих в ночи.

В это самое время вдали оттуда, во дворце в Бутроте на обрыве у моря, Клеопатра открыла дверь своей спальни и обняла мужа. Траур, предписанный молодой жене, закончился.

Царя молоссов сопровождали одетые в белое девушки, которые несли зажженные факелы, символ пылкой любви. Они провели его по лестнице до смежной комнаты. Одна из них сняла с него белоснежный плащ и легонько толкнула створку двери. Потом, все вместе, они удалились по коридору, легкие, как ночные бабочки.

Александр увидел золотистый свет, трепетно падавший на мягкие, как морская пена, волосы: Клеопатра. Он помнил робкую девочку, которая столько раз тайком наблюдала за ним во дворце в Пелле, а потом убегала на резвых ножках, если он оборачивался и видел ее. За ней ухаживали две служанки: одна расчесывала волосы, а другая развязала пояс свадебного пеплоса и расстегнула пряжки из золота и янтаря, покрывавшие белые, как слоновая кость, плечи. И девушка обернулась к двери, облаченная лишь в свет от лампы.

Муж вошел в дверь и приблизился, чтобы полюбоваться красотой ее тела, чтобы опьянеть от света, который излучало это неземное лицо. Она задержала на нем свой пламенный взгляд, не опуская длинных влажных ресниц: в этот момент в ее глазах сверкала дикая сила Олимпиады и фантастический пыл Александра, и царь, околдованный этими чарами, заключил ее в объятия.

Он нежно погладил ее лицо и грудь:

– Моя жена, моя богиня… Сколько бессонных ночей я провел в этом доме, мечтая о твоих медовых устах