Шоколад - Джоанн Харрис

5:45

Я пробую ещё одну, убеждая себя, что теперь это неважно. И опять читаю названия. Чёрная смородина со сливками. Три орешка. На подносе с пометкой «Восточное путешествие» лежат тёмные нугаты. Я беру один. Кондированный имбирь в твёрдой сахарной оболочке раскалывается во рту, выливая на язык ликёр, по вкусу — настоящий экстракт пряностей, освежающий настой из ароматов сандалового дерева, корицы и лайма, перебиваемых запахами кедра и гвоздики… Я беру ещё одно лакомство — с подноса с надписью «Медовые персики». Кусочек персика, пропитанный мёдом и коньяком, шоколадный колпачок, увенчанный персиковым цукатом. Я смотрю на часы. Время ещё есть.

Я понимаю, что уже пора серьёзно приниматься за выполнение своей праведной миссии. Витрина, безусловно, впечатляющая, но это не товар на сотни заказов, которые она получила. Должно быть, есть другое место, где она хранит свои подарочные коробочки и крупные партии готовой продукции. Здесь только образцы. Я хватаю миндаль в шоколаде и сую в рот, чтобы лучше думалось. Потом туда же отправляю помадку. Следом белый «Манон», начинённый свежими сливками с миндалём. Времени остаётся так мало, а я ещё столько всего не испробовал… Со своей миссией я справлюсь за пять минут, может, и быстрее. Если знать, где искать. Съем ещё одну конфетку, на удачу, и отправлюсь на поиски. Ещё только одну.

5.55

Претворился в реальность один из моих снов. Я катаюсь в шоколаде. Воображаю себя на шоколадном поле, на шоколадном пляже. Нежусь в шоколаде, утопаю в шоколаде, объедаюсь шоколадом. Я уже не читаю названия — на это нет времени. Просто запихиваю в рот всё, что попадается под руку. Хитрая свинья во мне утратила сообразительность перед лицом столь восхитительного изобилия и опять превратилась в обычную свинью, и, хотя некий голос в сознании требует, чтобы я остановился, я ничего не могу с собой поделать. Стоило только начать… С голодом это никак не связано. Я набиваю шоколадом рот и руки. На мгновение с ужасом представляю Арманду, восставшую из гроба, чтобы помучить меня, возможно, наслать на меня проклятие, которое было её собственным бичом, обречь на смерть от обжорства. Поедая шоколад, я издаю стоны, чмокаю, хрюкаю от восторга и безысходности, словно свинья во мне наконец-то обрела голос.

6.00

Он воскрес! Звон колоколов вывел меня из транса. Я увидел, что сижу на полу посреди разбросанных конфет, словно и впрямь, как и воображал, катался в шоколаде. Забытая дубинка лежит рядом. Маску, мешавшую мне есть, я снял. В оголённую витрину на меня безучастно таращится брезжущий рассвет.

Он воскрес! Словно пьяный, я неуклюже поднимаюсь на ноги. Через пять минут на богослужение начнут стекаться первые прихожане. Меня уже, наверно, ищут. Липкими пальцами, измазанными в растаявшем шоколаде, я хватаю свою дубинку. И на меня нисходит озарение. Я знаю, где она хранит свой товар. В старом подвале, сухом и прохладном, где некогда стояли мешки с мукой. Туда я смогу пробраться. Непременно смогу.

Он воскрес!

С дубинкой в руках я поворачиваюсь. Мне бы хоть чуточку времени…

Она ждёт меня, наблюдает, прячась за занавеской из бус. Давно ли, не знаю. На её губах играет едва заметная улыбка. Она бережно вынимает из моей руки дубинку. В пальцах у неё зажато что-то вроде обгорелого куска цветной бумаги. Возможно, это карта.

…Вот таким они меня и увидели, pere. На карачках в развалинах её витрины, лицо вымазано в шоколаде, взгляд затравленный. Откуда ни возьмись на помощь к ней бегут люди. Дюплесси со своим щенком охраняет главный вход. Сама Роше с моей дубинкой под мышкой стоит у задней двери в дом. Пуату, проснувшийся, как всегда, рано, чтобы испечь свежий хлеб, созывает любопытных на другой стороне улицы. Клэрмоны пялятся на меня, выпучив глаза, словно выброшенные из воды карпы. Нарсисс потрясает кулаком. И смех. Боже! Смех. А на площади Св. Иеронима продолжают звонить колокола. Он воскрес!

31 марта. Светлый понедельник

Когда колокола умолкли, я отослала Рейно восвояси. На проповедь он так и не явился. Без лишних слов сбежал в Марод. Его отсутствие мало кого огорчило. А мы в итоге начали праздновать рано, открыли гулянье горячим шоколадом с пирожными возле «Небесного миндаля». Я тем временем быстро навела порядок в магазине. К счастью, мусора оказалось немного. На полу валялись несколько сотен шоколадных конфет, но подарочные упаковки не пострадали. Немного подправила витрину, и она вновь хороша, как прежде.

Праздник оправдал все наши ожидания. Лотки с ремесленными поделками, фанфары, оркестр Нарсисса — он оказался на удивление виртуозным саксофонистом, — жонглёры, пожиратели огня. В город вернулись речные бродяги — по крайней мере на один день, — и улицы запестрели их колоритными фигурами. Некоторые из них установили свои собственные лотки, торгуя вареньем и мёдом, нанизывая бусинки на пряди волос, делая татуировки хной или предсказывая судьбу. Ру продавал куклы, которые он сам вырезал из обломков плавника. Не было только Клэрмонов, хотя Арманду я постоянно видела в воображении, будто не могла представить, чтобы она пропустила столь бурное веселье. Казалось, она всюду. Согбенная женщина в сером балахоне, красном шарфе и украшенной вишенками соломенной шляпке, покачивающейся над праздничной толпой. Как ни странно, скорбь меня не терзала. Напротив, во мне всё больше крепла уверенность, что она вот-вот появится, начнёт открывать коробки, заглядывать внутрь, жадно облизывать пальцы или улюлюкать, радуясь шуму, забавам, веселью. Однажды мне даже почудилось, будто я услышала её голос — блеск! — прозвучавший возле меня как раз в ту минуту, когда я потянулась за пакетиком изюма в шоколаде, но, обернувшись, я увидела только пустоту. Моя мама нашла бы этому объяснение.

Я выполнила все заказы и последнюю подарочную коробочку продала в четыре пятнадцать. Главный приз в соревновании по поиску пасхального яйца достался Люси Прюдом, но каждый из его участников получил свой comet-surprise — с шоколадками, игрушечной трубой, тамбурином и вымпелом. Единственная повозка с настоящими цветами рекламировала питомник Нарсисса. Несколько молодых пар даже отважились потанцевать под суровым оком святого Иеронима, и целый день светило солнце.

И всё же теперь, когда я сижу с Анук в нашем тихом доме — в руке у меня книжка со сказками, — в моей душе царит смятение. Я убеждаю себя, что это просто опустошённость, неизменно наступающая по свершении долгожданного события. Опустошённость, вызванная, возможно, усталостью, пережитыми волнениями, вторжением Рейно перед самым праздником, знойным солнцем, скоплением народа… И скорбью по Арманде, заявившей о себе сразу же, едва стихли звуки веселья. Скорбью, окрашенной множеством противоречивых чувств — одиночества, утраты, недоумения, твёрдой уверенности в собственной правоте… Дорогая моя Арманда. Ты была бы в восторге. Но ведь и у тебя был праздник, верно?

Поздно вечером, когда всё уже давно было убрано, зашёл Гийом. Анук готовилась ко сну, хотя в её глазах всё ещё плясали праздничные огни.