Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920-1970 гг. - Олег Гончаренко

Таборицкий предупреждал просителей, что помощь в получении ими должностей в ряде строевых частей вермахта будет оказана лишь с учетом тех знаний и умений, которые будут востребованы на момент поступления заявления. Многие из приходивших знавших иностранные языки русских офицеров, не замеченные в сочувствии коммунизму, либералам, масонам и проч. «врагам Тысячелетнего рейха», получали посредством Таборицкого возможность работы в качестве переводчиков. По роду своей службы они помогали немецким армейским чинам и чиновникам на оккупированных территориях при опросах пленных, допросах лиц, заподозренных в связях с партизанами и органами советской разведки. Переводчики в частях вермахта имели свои знаки отличия. Знаком переводчиков была белая нарукавная повязка, образец которой был установлен приказом ОКХ от 24 декабря 1941 года. На белом фоне черными нитками была вышита надпись «Sprachmittler-Dolmetscher». Служившие в частях люфтваффе переводчики носили на левом рукаве ниже локтя красную повязку с черной надписью «Wehrmachtsdolmetscher». В своей повседневной работе переводчики доводили до сведения немецких властей жалобы, просьбы и ожидания местного населения. От правильного перевода подобных документов часто зависела жизнь человека. Многие переводчики старались максимально облегчить жизнь простых людей под оккупацией. Другим нравилось быть «вершителями судеб» на своем уровне или порой одолевало неодолимое желание выслужиться, результатом которого было подведение ни в чем не повинных людей под расстрел или заточение в концлагерь. Большую роль играли они и при налаживании контактов с местным населением, хотя порой занимались и так называемой «тайной деятельностью», невидимой на первый взгляд окружающим. Каждый переводчик имел на связи «доверенных лиц» – агентов, которые регулярно доносили о положении дел в той или иной местности.

О характере работы переводчика в вермахте весьма любопытно рассказал граф Григорий Ламсдорф в своем интервью семилетней давности журналистке российского еженедельника «Совершенно секретно»: «Мы остановились в Берлине в отеле “Эксельсиор” и пришли к генералу Бискупскому. После долгих разговоров он послал нас в Россию переводчиками. Сережа знал шесть языков, а я четыре. Это было в 1941 году, до знаменитой холодной зимы. Мы попали в Вязьму. Там командовал генерал Шенкендорф, который считал, что приходится Палену каким-то дальним родственником. Сережа называл его “дядей” и при этом очень хохотал. Пален при нем и остался. А меня послали в шестую танковую дивизию переводчиком, где я научился неплохо писать по-немецки. Зима была лютая. Никто не мог припомнить такого холода. В Смоленске видел, как из окна госпиталя выбрасывали сапоги вместе с отрезанными обмороженными ногами. Наша танковая дивизия стояла в тылу. Я был там полтора месяца. Пален прислал письмо, чтобы меня вернули в Вязьму. А в этот момент началось формирование Русской национальной армии в Орше. Я был младшим лейтенантом РНА. Мы с Паленом поехали в Париж закупать материал для военной формы. А сами были в такой странной форме, да еще с какими-то немецкими фамилиями – Пален, Ламсдорф, – что все решили, что мы немецкие шпионы. Когда мы вошли в церковь на улице Дарю, батюшка, отец Александр Спасский, во время богослужения подошел к нам и спросил, что это за форма на нас такая и почему мы при оружии в церкви, это, дескать, не полагается. Смотрел на нас крайне неодобрительно. Я ему объяснил, что это форма РНА. Все оборачивались в нашу сторону. Потом мы рассказывали присутствовавшим на службе о целях нашей армии. В церкви вокруг нас собралась толпа. Многие приглашали в гости, чтобы узнать побольше…»

Многочисленные возникавшие на оккупированных территориях России военные комендатуры, бургомистраты, тайная полевая полиция (ГФП), различные хозяйственно-заготовительные команды из Германии не могли общаться с населением оккупированных территорий, не прибегая в своей повседневной работе к услугам переводчиков. Помимо эмигрантов в переводчики вербовались и владеющие немецким языком представители местного населения. В большинстве своем ими становились школьные учителя немецкого языка, однако особое предпочтение германской администрацией отдавалось уроженцам немецких районов Поволжья.

Служили во время Второй мировой войны у немцев и родственники российской императорской фамилии. Одним из них был герцог Сергей Николаевич Лейхтербергский, уроженец Петербурга, родственник Николая II, руководивший отделом пропаганды и по совместительству служащий Ржевской полевой комендатуры и штаба 6-го Армейского корпуса вермахта. Сослуживцы утверждали, что его высочество прекрасно владел немецким, итальянским и английским языками, которые с легкостью использовал в работе.

Примерно в то же время в городском театре Ржева, открытом при немцах, вел свою активную работу по созданию труппы другой переводчик комендатуры, известный окружающим под именем Андреас. Он выдавал себя за артиста берлинского театра, частенько появляясь на репетициях в нетрезвом виде. На самом же деле Андреас был, если угодно, сценический псевдоним Василия Федоровича Голубева, уроженца Воронежской губернии, бывшего офицера Добровольческой армии, эмигранта «первой волны», еще задолго до войны осевшего в Восточной Пруссии, в Кёнигсберге. Как ни странно, по свидетельствам очевидцев, сам Андреас владел русским языком не особенно хорошо, однако был ценим немцами в силу иных качеств, полезных для немецкой военной разведки.

Сотрудничество русских военных эмигрантов с абвером до начала военных действий против СССР проходило в основном на уровне абверштелле, сокращенно АСТ, и подчиненных им абвернебенштелле, сокращенно АНСТ, – региональных звеньев немецкой военной спецслужбы, а также так называемых «Кригсорганизацьон», в сокращении КО, – военных организаций, действовавших под прикрытием дипломатических представительств Германии за рубежом. ACT, АНСТ и военные организации вели сбор разведывательных данных о военной и экономической мощи СССР, помогали, насколько позволяла им компетенция в разработке контрразведывательных комбинаций.

Основной средой для вербовки агентуры были русские эмигрантские колонии и в особенности участники различных антибольшевистских организаций эмиграции. Для получения интересовавшей абвер информации агентам поручалось заводить знакомства с сотрудниками зарубежных советских представительств, моряками торгового флота и должностными лицами, прибывшими из СССР или имеющими обширные связи на его территории. Кроме использования отдельных эмигрантов абвер при необходимости объединял таких лиц в сети резидентур. Так, центр «Вена», действовавший на всем пространстве Юго-Восточной Европы, состоял из трех крупных резидентур – в Софии и Будапеште («Бюро Клатта») и Варне («Бюро Келлера»). Согласно некоторым исследованиям, сотрудником ACT был и бывший командир Дроздовской дивизии генерал-майор Антон Васильевич Туркул.

В практике немецкой оккупации было обычным делом назначать некоторых белых эмигрантов, главным образом немецкого происхождения, бургомистрами населенных пунктов. Приведем свидетельство того же графа Ламсдорфа, данное им в своём последнем интервью корреспондентке «Совершенно секретно»: «Палена назначили губернатором Шкловского района Могилевской области. Первое условие, которое поставил немцам Пален, – чтобы в его районе их духу не было. Хорошее условие, не правда ли? Он им сказал, что сам будет всем распоряжаться. Как он распоряжался, я вам сейчас расскажу. Приходит в госпиталь, где лежали вместе немецкие и русские солдаты и офицеры. Видит – на каждой кровати история болезни. Написано по-немецки. Он приказывает это выбросить и все перевести на русский. На стене висит портрет фюрера. Пален говорит: “Убрать эту мерзость!” На него, конечно, тут же донесли. Там ведь лежали и засланные – чекисты и гестаповцы. К счастью, немецкий полковник, перед носом которого положили написанный по-русски донос, ни слова по-русски не знал, и его вернули Палену на перевод. Так мы и дознались, кто Сережу продал. Мы этого типа судили и даже дали ему адвоката, все по закону. Но защита объявила, что полностью согласна с обвинением. Мы этого то ли Полякова, то ли Полянова расстреляли по приговору суда. Но донос все же возымел действие. Нас с Паленом вернули в Берлин. Мы там переводили какие-то бумаги, бегали по инстанциям и высматривали, кого бы обработать, чтобы вернуться в Россию. И добились своего. Мы вернулись в Россию и стали активно действовать. Вы не поверите, но я вел прямые переговоры с партизанами. Я сказал им, чтобы они не лезли в мой район и тогда мы не будем их преследовать. Они согласились».