Путешественник. Том 2. Сокровища поднебесной - Гэри Дженнингс

Мы провели остаток дня, бродя в Пагане между храмов p’hra, этих округлых сооружений, напоминавших опрокинутые колокола. Я полагаю, что поистине благочестивый исследователь мог бы провести всю свою жизнь, гуляя между ними, но так и не сумел бы осмотреть их всех. Похоже, что город Паган был мастерской какого-то буддистского божества, приказывавшего понаделать великое множество этих храмов странной формы, потому что целый лес вздымающихся к небесам остроконечных крыш виднелся внизу в речной долине. Он тянулся примерно на двадцать пять ли вверх и вниз по течению Иравади и на шесть или семь ли в глубь суши от обоих берегов реки. Наш провожатый pongyi с гордостью сообщил, что там находится больше тысячи трехсот p’hra, каждый из которых уставлен статуями и окружен огромным количеством скульптур поменьше; статуи идолов и украшенные лепниной колонны он назвал thupo.

— Сие свидетельствует, — сказал он, — о великой набожности и благочестии всех обитателей этого города, настоящих и бывших, тех, кто воздвиг эти сооружения. Богатые люди платили за то, чтобы их возвели, а бедные считали выгодным работать на их строительстве, а в результате и те и другие заслужили вечную благодарность потомков. Здесь, в Пагане, нельзя двинуть ни рукой, ни ногой, чтобы не задеть священной вещи.

Однако я заметил, что всего лишь треть этих сооружений и монументов была в хорошем состоянии, остальные находились на различных стадиях разрушения. Конечно, когда наступили тропические сумерки и колокола храмов зазвенели на всю долину, зазывая жителей Пагана совершить молитвы, люди устремились только в хорошо сохранившиеся p’hra. Тогда как из разрушенных и покрытых трещинами храмов потянулась длинная вереница размахивающих крыльями летучих мышей, похожих на стрелы черного дыма на пурпурном небе. Я заметил, что, несмотря на всю свою набожность, местные жители, похоже, не слишком заботились о сохранности святилищ.

— Да, вы правы, У Поло, — сказал старый pongyi довольно сурово. — Наша религия дарует большую милость тем, кто строит святой памятник, но дает малую награду тем, кто его ремонтирует. Потому-то даже если найдется какой-нибудь богатый знатный человек или купец, решивший пожертвовать деньги на восстановление храма и заслужить милость подобным образом, то бедняки не пожелают выполнять эту работу. Люди у нас скорее построят совсем маленький новый thupo, чем станут ремонтировать самый большой старый p’hra.

— Понятно, — сухо произнес я. — Ваши благочестивые земляки стремятся хорошенько заработать.

Мы направились обратно к дворцу, потому что быстро опускалась ночь. Наша ознакомительная прогулка пришлась, как сказал Баян, на то время дня, которое в Ава считалось прохладным. Однако мы с Ху Шенг покрылись потом и пылью к тому времени, когда вернулись во дворец, и потому решили отказаться от приглашения орлока вместе посмотреть то бесконечное ночное представление, которое мьян перед ним разыгрывали. Вместо этого мы прямиком отправились в свои покои, приказав служанке Арун еще раз приготовить нам ванну. Когда огромная бадья из тика наполнилась водой, надушенной травой miada и подслащенной сахаром gomuti, мы оба сорвали с себя наши шелка и опустились в нее вместе.

Служанка, взяв в руки мочалки, щетки, притирания и глиняный кувшинчик с мылом из пальмового масла, показала на меня, улыбнулась и сказала: «Kaublau», — затем снова улыбнулась, показала на Ху Шенг и снова сказала: «Saon-gam». Позже я выяснил, расспрашивая тех, кто говорил на таи, что она назвала меня «красивым», а Ху Шенг «излучающей красоту». Но тогда я только изумленно приподнял бровь, то же самое сделала и Ху Шенг, потому что Арун сняла свои одежды и приготовилась тоже залезть вместе с нами в воду. Увидев, что мы обмениваемся удивленными и смущенными взглядами, служанка остановилась и принялась старательно пояснять нам свои действия при помощи жестов. Большинство чужеземцев вряд ли разобрали бы, что Арун имеет в виду, но мы с Ху Шенг, поскольку сами приспособились к языку жестов, сумели понять, что девушка извинилась за то, что не разделась вместе с нами во время нашего первого купания. Арун пояснила, что мы в то время были «слишком грязными», чтобы она ухаживала за нами, будучи голой. Она выразила надежду, что мы простим ей это вынужденное пренебрежение обязанностями, и пообещала, что теперь станет ухаживать за нами должным образом. Объяснив все это, девушка скользнула в лохань вместе со своими принадлежностями для мытья и принялась намыливать Ху Шенг.

Женщинам-служанкам часто приходилось помогать нам во время мытья, и меня, разумеется, не раз мыли слуги-мужчины, но никогда еще ни одна служанка не принимала ванну вместе с нами. Разумеется, в каждой стране свои традиции, поэтому мы с Ху Шенг просто обменялись изумленными взглядами. Какой от этого вред? Ведь в присутствии Арун не было ничего неприятного — совсем наоборот, с моей точки зрения, служанка была совершенно очаровательной девушкой, и, разумеется, я совсем не возражал против того, чтобы оказаться в компании двух обнаженных красивых женщин, которые принадлежали разным народам. Юная девушка Арун была почти такого же роста, как и молодая женщина Ху Шенг; обе они обладали изящными, почти детскими фигурками — похожими на бутоны грудями, маленькими аккуратными ягодицами и прочим. Основное отличие Арун заключалось в том, что ее кожа была более насыщенного, желтовато-кремового оттенка и напоминала цветом мякоть дурио, а ее «маленькие звездочки» были желтовато-коричневые, а не розовые, а волосы на теле, как раз в том месте, где сходились ее нежные розовые губы, были похожи на пух.

Поскольку Ху Шенг не могла говорить, а я не мог придумать ничего уместного, мы оба хранили молчание. Я просто сидел и пропитывался надушенной водой, пока Арун на противоположном конце лохани мыла Ху Шенг и при этом беззаботно болтала. Служанка до сих пор еще не поняла, что Ху Шенг была глухонемой, потому что стало ясно, что Арун, воспользовавшись возможностью, попыталась научить нас некоторым основам своего родного языка. Она дотрагивалась до Ху Шенг то тут, то там, быстро плескала на нее мыльной пеной и произносила слова на таи, означавшие эти части тела, затем трогала в тех же местах себя и вновь повторяла слова.

Рука Ху Шенг называлась «mu», пальцы — «niumu», стройная ножка — «khaa», тонкая ступня — «tau», а каждый перламутровый пальчик на ножке именовался «niutau». Ху Шенг лишь терпеливо улыбалась, когда девушка касалась ее «pom», «kiu» и «jamo» — волос, бровей и носа, она беззвучно понимающе хихикнула, когда Арун дотронулась до ее губ — «Ьаà», а затем она сложила свои губы словно для поцелуя и сказала: «Jup». Однако глаза Ху Шенг немного расширились, когда служанка коснулась ее грудей и сосков пеной с пузырьками и определила их как «nom» и «kwanom». После этого Ху Шенг совершенно очаровательно покраснела, потому что ее «маленькие звездочки» мгновенно поднялись из пены, словно радуясь своему новому имени «kwanom». Арун при виде этого громко рассмеялась и покрутила свои «kwanom», пока те не стали выступать, как у Ху Шенг.

После этого она обратила внимание своей госпожи на отличие в их телах, которое я уже успел заметить. Арун показала, что у нее растут редкие волоски — они назывались «moè» там, где у Ху Шенг волос не было. Затем служанка продолжила свои объяснения: у них обеих неподалеку от этого места было еще кое-что; она каким-то томным движением коснулась «розовых частей», сначала своих, а затем Ху Шенг, и мягко произнесла: «Hii». Ху Шенг слегка подпрыгнула, отчего вода в лохани заволновалась, затем повернулась и удивленно посмотрела на меня, после этого она снова перевела взгляд на девушку и натолкнулась на ее откровенно соблазнительную и манящую улыбку. Арун со шлепком перевернулась и оказалась лицом ко мне, словно спрашивая моего разрешения, а затем дерзко показала на мой половой орган и сказала: «Kwe».